Плохая мать
Шрифт:
Сын со мной не разговаривает, не смотрит в мою сторону — дуется. И пока я его не трогаю.
Боюсь, что мои опасения оправдаются? Привычно надеюсь, что проблема рассосётся сама собой?
Олег ходит по пятам. Не упускает случая обнять, сказать комплимент — столько ласковых слов я не слышала с первой годовщины свадьбы. И кажется, что плохое осталось в прошлом, что с этого момента начнётся другая жизнь, что чудесным образом муж изменится, — главное, самой не допускать ошибок. Ведь в семейных проблемах всегда виноваты двое?
Ненавижу себя за эту мысль. Мечтаю вырваться
Но насколько проще отдаться течению…
Рюкзак оказывается в детском шкафу, неуклюже спрятанный под постельным бельём — жёлто-зелёными наволочками, простынями с черепашками-ниндзя и героями Marvel. Когда спустя пять минут я нахожу сумку, Ваня напрягается и смотрит с кровати волком. Следит за каждым движением — пристально, с обидой, с набухающими слезами. Хочет что-то сказать — я почти уверена — но вместо этого фыркает, падает лицом в подушку и накрывается одеялом с головой.
Я опускаюсь рядом, нахожу под толстым слоем синтепона маленькое плечо.
— Ваня, я люблю тебя. Всегда буду любить, чтобы ни случилось. Пожалуйста, запомни.
Сын плачет, всхлипывает, а потом отталкивает мою руку.
— Ты меня бросила. Оставила одного.
И смотрит из-под одеяла на отца, застывшего в дверях. Говорит его словами.
Это словно хлёсткая пощёчина — отрезвляет.
— Я оставила тебя не одного, а с папой.
На лице Вани — растерянность, видна лихорадочная работа мысли. Пазл не складывается, но доверие к взрослым — к одному конкретному взрослому — побеждает.
— Ты могла не уходить, а ушла. Да, папа?
Иллюзии осыпаются разбитым зеркалом.
Ничего не изменится. Другая жизнь не начнётся. Плохое притаилось за поворотом. И как бы я ни старалась избегать ошибок, они будут всегда. Не ошибаются только роботы.
— Я люблю тебя, — магическая фраза, которая ни черта не действует. Но больше я не знаю, что сказать.
Достаю из сумки телефон: пятьдесят шесть пропущенных вызовов, одиннадцать сообщений. Все от матери.
«Где ты?»
«Подумай о сыне».
«Подумай обо мне».
«Хочешь всех угробить?»
Достаточно прочитать первые четыре, чтобы остальные удалить, не глядя.
Телефон в руках оживает. От неожиданности я роняю его и пытаюсь поймать в полёте: хватит с меня одного треснувшего экрана.
Пока я выполняю сложные панические пассы, Наив орёт на всю комнату:
«Открой глаза и посмотри —
Здесь нет ни счастья, ни любви.
Есть только свет фальшивых звёзд… »
Вторит мыслям.
Номер незнакомый, но шестое чувство подсказывает, чей голос раздастся из динамика. К счастью, а может, к сожалению, музыка обрывается прежде, чем я успеваю «поднять трубку». Или сбросить вызов.
— Кто это? — спрашивает Олег.
— Любовник, — пожимаю плечами, и муж усмехается. Не верит.
Телефон вибрирует. Вверху на экране всплывает уведомление о входящем смс.
«Ты в порядке?»
Я выключаю звук и возвращаю телефон в сумку.
* * *
В кинотеатре
Олег наклоняется ко мне, шепчет:
— Потом поедем на рынок и купим тебе пальто. Помнишь, ты хотела?
Возможно, не такой он плохой муж. А отец и вовсе отличный. По крайней мере, проводит с ребёнком больше времени, чем я. Охотнее играет, готовит к школе. Учит плавать, кататься на велосипеде. С видимым удовольствием выбирает подарки к праздникам — все эти машинки, мечи, пистолеты. А мне скучно, неинтересно, я…
«Занята своими делами, на семью забила».
«Ваня, если бы не папа, у тебя не было бы нормального подарка на день рождения».
Происходящее вдруг кажется тошнотворным — кинотеатр, покупка пальто, держание за руки, слова, в которых ни капли правды, взгляды без крупицы тепла. Очередной светлый этап не продлится долго. Всякий раз во время затишья в голове идёт обратный отсчёт: словно красные цифры бегут на табло воображаемой бомбы. И я точно чувствую момент, когда атмосфера меняется: воздух начинает густеть, тяжелеет, давит на плечи.
У меня есть два дня. Два дня спокойствия, улыбок, объятий и комплиментов. Сорок восемь часов — может, больше, — прежде чем сказка закончится и принцесса окажется среди грязных кастрюль, готовая к новой порции унижений.
С глаз будто падают шоры. Не знаю, что особенного в этом моменте, почему прозрение наступает сейчас, но железные оковы — те, которые годами давят на грудь, разжимаются со щелчком, осыпаются пылью. И я делаю долгий, глубокий, восхитительный вдох.
Даже если Олег отличный отец, даже если — замечательный муж, а я по сравнению с ним отвратительная жена и мама, даже если так — к чёрту!
К чёрту Олега! К чёрту всё!
Я повторяю себе это снова и снова. К чёрту! К чёрту! И с каждый разом, с каждым словом то едкое, гадкое, что засело внутри, медленно растворяется.
Пошло оно всё к чёрту! Пошло к чёрту!
Надоело!
Я бросаю Олегу:
— Скоро приду. Хочу в туалет.
Поднимаюсь и беру с собой сумку. Иду по тёмному проходу между рядами кресел — тень скользит по светящемуся экрану. Обычно привлекать внимание мне неловко, но сейчас о смущении я не думаю. Открываю двери. Выхожу из тёмного зала на свет. Спускаюсь по лестнице. Надеваю шапку, застёгиваю куртку. Вдыхаю морозный воздух.
И на крыльце вызываю такси.
Глава 20
Я снимаю квартиру на окраине города и никому не говорю, где именно. Беру половину отпуска. Обычно заявление пишут за две недели, но я с трудом уговариваю коллегу принять моё за четыре дня.
Первый вечер в комнате с облезлыми стенами, обставленной по моде восьмидесятых годов, я объедаюсь мороженым и запиваю пиццу шампанским. Со штопором в руке долго смотрю на закупоренную бутылку — не знаю, как к ней подступиться. Потом пожимаю плечами и просто отрезаю верхушку пробки ножом. Наливать неудобно, зато пальцы и глаза целы. Всегда боюсь, что вылетевшая пробка угодит в лицо.