Плохая мать

Жнец Анна

Впервые я радуюсь отсутствию телефона. Отсутствию обычного контроля. Это именно та необходимая передышка — время разобрать жизнь по косточкам и принять решение без давления со стороны.

В горле пересыхает, после недолгих колебаний я иду на кухню выпить воды и там сталкиваюсь с Максимом. Единственный источник освещения — галогенная лампа на вытяжке. Плитка под ногами холодная и чуть шершавая. Из вентиляционной решётки несёт сигаретным дымом. Максим, босой, обнажённый до пояса, тянется к верхней полке открытого шкафчика. Чёрные трикотажные

штаны мягко облегают крепкие ягодицы. Мышцы на спине напрягаются, проступают под кожей, и я понимаю, что мой новый-старый знакомый спортивнее, чем казался в одежде.

Футболка на мне, белая с абстрактным принтом, доходит до середины бедра. В который раз за вечер я ощущаю острый приступ неловкости, но бежать поздно: меня заметили. Максим оборачивается, достаёт из шкафчика второй стакан и суёт под тонкую струю фильтрованной воды из крана. А потом его взгляд падает на мои голые ноги и тяжелеет. 

Мне неуютно. Даже страшно. Ощущение беззащитности, уязвимости захлёстывает удушливой волной: я в чужом доме, наедине с малознакомым мужчиной, практически раздетая. Под футболкой только трусики. 

Мысль пульсирует в голове, горит неоновым транспарантом, кожа покрывается мурашками. Не сбежала ли я от одного хищника к другому? Как же опрометчиво щеголять перед посторонними в неглиже! О чём я думала? Почему, покидая комнату, не надела леггинсы?

Максим всё смотрит на мои ноги, и на его лице сильнее и сильнее проступает выражение ужаса. Это не похоть, не банальный мужской интерес — я опускаю взгляд проверить, что так привлекло чужое внимание. 

От коленей и выше тянутся жёлто-коричневые неровные пятна старых синяков — тех, что я наставила себе сама.

И меня словно парализует. 

— Это… он сделал? — нервно сглатывает Максим.

Хочется прикрыться, попросить не смотреть, но горло сжимает спазмом. Что ответить? Да, меня избивает муж? Нет, я истеричка, которая время от времени впадает в ярость и сама себя колотит? Сумасшедшая?

Первый вариант — ложь, второй — признание собственной неадекватности. 

Я столбенею, не могу сказать ни слова. 

Но молчание тоже ответ. 

Максим качает головой, шокированный увиденным.

— Тебе надо написать на него заявление в милицию.

Глава 17

Утром я говорю Максиму, что собираюсь вернуться домой за вещами.

— Ты не можешь идти туда одна, — заявляет он, кивая на мои бёдра, на этот раз прикрытые леггинсами. Приходится доказывать, что нянька мне не нужна. Принять помощь я не могу по нескольким причинам. Во-первых, пора учиться самостоятельности. Во-вторых…

С этой причиной сложнее. В отличие от Максима, Олег знает, кто оставил на моих ногах синяки, может показать уродливую сцену во всей красе, если, конечно, не нашёл в себе достаточно человечности, чтобы удалить позорную запись. Не хочу, чтобы моя ненормальность вылезла наружу. Умру на месте, если Максим увидит меня такой — красной, растрёпанной, бьющей себя по щекам,

рычащей будто дикое животное. 

Представляю, как в ответ на обвинения Олег с удовольствием покажет ему то видео, какое отвращение появится на лице недавнего защитника, каким брезгливым взглядом он меня окинет. Я ведь не нашла в себе сил признаться, открыть правду. Поступок слабого человека, трусливого и подлого.

Вбитое с детства «что о тебе подумают» превращает меня в заложницу собственного стыда. Поэтому я раз за разом с уверенностью, которой не испытываю, заверяю Максима, что всё будет в порядке, я справлюсь, ничего муж мне не сделает.

Есть и третья причина поступать так. С группой поддержки или без неё дать Олегу отпор будет непросто, потому в свою квартиру я собираюсь проникнуть изворотливой мошенницей, лгуньей и устроить спектакль для одного зрителя. Лишние свидетели ни к чему.

— Могу потом отвезти тебя к родителям или… — Максим ерошит волосы на затылке, — хочешь — оставайся у меня на какое-то время.

— Я сняла квартиру.

Неправда. Не сняла — только отметила несколько подходящих вариантов. На свою зарплату я могу позволить себе либо комнату в центре города, либо хрущёвку, но в спальном районе и с очень плохим ремонтом.

Предложение Максима заманчиво. Но принять его — пойти по пути наименьшего сопротивления. Так я поступала всю жизнь — избегала трудностей, позволяла другим решать мои проблемы. Может, хватит?

— В любом случае спасибо, — я улыбаюсь несколько натянуто.

Смущённые, мы стоим на пороге: Максим — в квартире, я — на коврике перед открытой дверью со стороны лестничной клетки. 

— Возвращайся, я тебя отвезу. 

Киваю. Максим достаёт из заднего кармана джинсов телефон.

— Дай свой номер на всякий случай.

Я диктую номер и спускаюсь по лестнице, игнорируя лифт. Тяну время, словно иду на казнь. 

Господи, как же страшно! План, который ещё вчера казался простым, сегодня выглядит нелепой пародией на ситуацию из голливудского триллера. На пятом этаже я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, справиться с внезапным приступом паники.

Ничего не получится. Олег запрёт меня дома, пока привычным способом не убедит изменить своё решение. Задавит чувством вины. 

«Слабачка, — говорю я себе. — Жалкая и никчёмная».

Спускаюсь дальше. Выхожу на улицу. Ёжась от холода, добегаю до соседнего подъезда, набираю на металлической двери код.

Сейчас я поднимусь домой, брошусь Олегу в объятия и с выражением раскаяния на лице скажу, что была неправа, что жалею о своём поступке очень-очень. Как это называется? Усыпить бдительность? Так я и сделаю — усыплю бдительность, сыграю свою роль хорошо настолько, насколько возможно, а потом, когда Олег уедет на работу, соберу вещи и вызову такси. Я специально выбрала такое время: утром в полвосьмого людям обычно не до разговоров — все мысли о том, как бы не опоздать.