Плохая мать
Шрифт:
С колотящимся сердцем нажимаю на кнопку звонка. Олег открывает сразу, будто караулил под дверью. Теперь всё зависит от моего актёрского таланта.
Глава 18
Олег открывает дверь. Я бросаюсь ему в объятия, прежде чем он успевает что-то сказать. Рассыпаюсь в извинениях.
— Извини, — шепчу и за шумом крови не слышу своего голоса. — Извини, извини.
Отыскать другие слова не получается, и я повторяю одно-единственное, пришедшее в голову, — повторяю, как заведённая. Снова и снова. Раздражая саму себя.
Извини, извини.
Боюсь:
Поэтому я шепчу быстро, отчаянно — между бесконечными «извини» не вставить ни слова. Я будто ребёнок, который верит: если накрыться одеялом с головой, монстры под кроватью не тронут.
Тронут.
Ни молитвы, ни горящий всю ночь светильник, ни открытая дверь в родительскую спальню — ничто не спасёт.
Тело, к которому я прижимаюсь щекой, твёрже камня. Долгое время Олег неподвижен. Поднять голову, посмотреть ему в лицо я не решаюсь — утыкаюсь взглядом в чёрную ткань футболки, смятую на груди моими пальцами.
Голос слабеет. На очередном паническом «извини» я спотыкаюсь, и повисает тишина — гулкая, зловещая, такая всегда наступает перед бурей.
Я жду.
Жду, когда меня погребёт под толщей хлёстких, убивающих слов. Каждое, как удар ножа, — смертельно.
Но я готова. Выстою, выдержу. Воображу себя деревом, вросшим корнями в землю — ни один ураган не выдернет. Лозой, которая гнётся, но не ломается.
У меня есть цель, задача простая, не сверхъестественная: дождаться, когда Олег уйдёт на работу. Пять минут — и он будет вынужден надеть куртку. Пять минут. Не больше.
— Любимая.
К тому, что происходит, я всё-таки не готова. Ладони, широкие, мозолистые, знакомо опускаются на талию. Губы мягко касаются волос.
— Это ты прости меня.
Что? Я не ослышалась? Он шутит? Издевается?
Олег обнимает за плечи, нежно, осторожно, как в самом начале наших отношений. Кладёт подбородок мне на голову. Гладит по спине.
— Я перегнул палку. Был неправ. Не знаю, как так получилось. Я не хотел тебя обидеть, не хотел, чтобы дошло до скандала. Ты не представляешь, как я сожалею, как мне стыдно за свой поступок. Мы ведь можем жить, не ругаясь. Можем ведь! У нас есть прекрасные моменты. Вспомни, как хорошо было в ресторане. Как мы ездили в Чехию на новогодние праздники. Надо просто научиться друг друга ценить. Идти на уступки.
Олег говорит правильные вещи, но его слова — сладкая ложь для наивных дурочек. Я бы прониклась, если бы слышала их впервые, но после каждой ссоры — одно и то же.
Мысленно я отсчитываю секунды. Когда дойду до трёхсотой, он будет вынужден меня отпустить: на моей работе на опоздания смотрят сквозь пальцы, а у них — проходная, электронные пропуска.
...двести девяносто семь, двести девяносто восемь, двести девяносто девять...
Вот сейчас
...триста пять, триста шесть… триста двадцать семь...
Что-то не так. Тревожная мысль мелькает на задворках сознания. Она как невидимый в темноте комар — не даёт покоя. По моим подсчетам проходит не пять минут — десять, а Олег всё говорит. О том, как испугался, увидев меня за балконным ограждением, как любит, как раскаивается, как из кожи вон вылезет, лишь бы заслужить прощение.
— Я думал, умру от страха, — выдыхает на ухо. — На всё был готов, чтобы тебя вернуть. Прости меня. Прости.
...девятьсот девяносто восемь, девятьсот девяносто девять. Тысяча.
Зимние ботинки стоят под дверью, нечищеные. На Олеге домашние спортивные штаны. В зеркале на шкафу я вижу отражение детской комнаты. Ваня в тапках и синей пижаме с планетами рисует за столом красками.
Внутренние часы подсказывают: в такое время «мои мужчины» должны садиться в машину, спешить: Олег — на работу, Ваня — в садик, но оба и не думают собираться. Почему? Я ошиблась с подсчётами? Пришла слишком рано? Кухонные часы Максима ввели меня в заблуждение?
— Ты не опоздаешь на работу? — спрашиваю, заранее зная ответ. Если бы события развивались так, как положено, я бы уже кидала в чемодан вещи. Но в сценарий, сотни раз прокрученный в голове, закралась ошибка, словно баг — в компьютерную программу.
Напряжение растёт. В ожидании ответа я съёживаюсь. Мне отчаянно не хватает воздуха, безумно, невыносимо хочется вырваться на свободу. Не могу! Не выдержу рядом с мужем ни одной лишней секунды. Не лоза я, не дерево, вросшее корнями в землю. Нет во мне железного стержня. Сильный ветер — и хрупкий стебелёк внутри меня сломается пополам.
Глупая, я наивно цепляюсь за свой разваливающийся план. Верю, надеюсь, что поезд, сошедший с рельсов, вернётся на изначальный маршрут.
— У меня сегодня отгул. Забыла? Надо отвезти машину на СТО, — говорит Олег и прикасается к моей шее — прикасается правильно, знает, как сделать, чтобы по коже, от затылка к вискам, побежала волна мурашек. — Но есть идея получше. Позвони на работу, возьми день за свой счёт. Проведём время вместе. Сходим в кино, в кафе.
Всё летит к чертям, катится в пропасть.
— Не получ...
— Возражения не принимаются, — мягко, но категорично заявляет Олег, вкладывая в мою руку домашний телефон.
Я зашла в клетку к тигру — и дверь за спиной захлопнулась.
Глава 19
На работу звонить всё равно приходится: к восьми я не успеваю, а опаздывать больше чем на полчаса — наглость даже в организации с самой мягкой дисциплиной. Я прошу Зою Михайловну написать за меня заявление — иногда мы друг друга выручаем — и беру день за свой счёт. Но не для того, чтобы провести с мужем. В этом я убеждаю себя всё то время, что разыскиваю в детской рюкзак с ключами и документами.