Плохие девочки не плачут. Книга 3
Шрифт:
— Надеюсь, в самое сердце? — нервно улыбаюсь.
Если бы не юмор, на крышку моего гроба давно бы сыпались комья земли. А я покоилась бы с миром. Уютно, сухо, комфортно.
И нафига мне юмор?! В отставку злостного гада!
Требую отдохновения.
Хотя бы чуть-чуть мира и добра.
— Я не остановлюсь, — разрывает контакт. — Продолжу делать всё то же самое, добиваться новых целей.
— Ну, хорошо, — киваю.
— Хорошо? — его тон пропитан сарказмом.
— Чего ты ожидал? — всплеснув руками, опираюсь о стеклянную дверь. —
Фон Вейганд не перебивает, слушает внимательно.
— Не дождешься, — демонстрирую ему выразительную дулю. — Я не отстану.
Переминаюсь с ноги на ногу, проклиная чёртовы туфли. Мало того, что ходить нереально, ещё и натирают. Опираюсь о ручку двери, дабы сохранить равновесие.
— Кто-то должен быть сверху. Закон природы, — нервно веду плечами, стараясь прогнать озноб. — Одни управляют, другие подчиняются. Никаких существенных изменений на протяжении долгих столетий. Поэтому не грузись, расслабься, продолжай в том же духе. Убивай, пытай, уничтожай. Впрочем, ты и так не грузишься. Какие проблемы?
— Тебе опасно быть рядом, — его ладонь накрывает мою, сильно сжимает. — Но я не смогу тебя отпустить.
— Не отпускай, — прижимаюсь губами к его губам.
— Никогда не отпущу, — не отстраняется, но и не целует в ответ. — Даже если будешь молить на коленях.
— Боишься быть счастливым, отпустить контроль и наслаждаться моментом, — озвучиваю смелую догадку.
— Боюсь иного, — пытается повернуть ручку, чтобы открыть дверь, но механизм не поддаётся. — Возможно, мне придётся причинить тебе боль.
— Ай! — вскрикиваю и отдёргиваю ладонь, ибо в стремлении отворить балкон со мной особо не церемонятся, зажимают, будто в тисках. — Уже больно.
— Другую боль, — безрезультатно мучает ручку, вероятно, замок заедает. — Не сейчас, позже. Такую боль, которая будет сильнее, чем ты сумеешь вынести.
— Объясни, — жажду конкретики. — Пожалуйста, скажи нормально.
Обидно до жути, строптивая дверь привлекает фон Вейганда больше, нежели податливая я.
— Алекс, приём, — тщетно пробую привлечь внимание. — Эй, мы обсуждаем кое-что важное.
Мужчины неисправимы.
Далась ему эта дурацкая дверь?
Упёртый прямо как мой папа. Ну, или как я сама.
Может, врезать ему? Наступить на ногу? Вот шпильками неплохо бы воспользоваться. Или вазой, которую давно приметила. Вариантов масса.
А что если…
И, не удосужившись оценить масштаб вероятных последствий, выпаливаю памятный вопрос как на духу:
— Кто ты?
Показалось или нет? Неужели фон Вейганд действительно вздрогнул?
Очевидно, не показалось. Замирает, смотрит с удивлением, гадает, не ослышался ли.
Отлично, закрепим результат.
— Кто ты? — повторяю громче и твёрже,
Полные губы шевелятся, но до меня не доносится ни звука. В глазах вспыхивает ярость, рот кривится в оскале, обнажая ровные белые зубы, желваки буквально ходуном ходят, а вена на виске готова взорваться.
Чёрт, слегка сыкотно, когда он вот такой… бешеный, что ли?
— Прости, перегнула, — сжимаюсь в комочек, неловко оправдываюсь: — Пошутила… почему нельзя спросить. Ты же не патентовал этот вопрос, не заявлял на него авторские права…
Бл*ть.
Всё происходит слишком быстро. Даже нет возможности испугаться.
Фон Вейганд окидывает комнату безумным взглядом, оценивает обстановку, делает пару шагов в сторону, поворачивается спиной.
Будто в замедленной съёмке.
Наклоняется и поднимается, оборачивается, устремляется обратно, возвращается ко мне. Замечаю вазу в его руке, содрогаюсь от ужаса.
— Прочь, — звериный рык.
Замираю, не способна шевельнуться. Он грубо отталкивает меня, сбивает с ног. Падаю на пол. Но не кричу. Парализованная страхом, враз теряю голос.
Удар. Оглушительный звон. Осколки стекла каскадом сыплются вниз.
Проходит несколько бесконечно долгих мгновений, прежде чем понимаю — это фон Вейганд открыл дверь.
***
Не все йогурты одинаково полезны.
Хм, чуток иначе.
Не все ответы можно озвучить.
Некоторые даются легче, некоторые сложнее. А некоторые не даются вовсе. Сколько не пытайся, как не изворачивайся — ничего не получится.
Иногда разумнее перевести разговор на другую тему, не копать глубоко и не вникать в сомнительные подробности. Иногда лучше вспылить и рассвирепеть, отвлечь пристальное внимание от желанной разгадки и, пользуясь случаем, надёжно спрятать ключ подальше.
Люди хранят молчание по разным причинам.
Порой сказать нечего, и тишина выглядит намного эмоциональнее самых сочных фраз. Порой говорить не хочется, и попросту нет желания растекаться мыслью по древу, строить витиеватые обороты, расшаркиваясь перед собеседником. А иногда говорить нельзя, и никакая сила не распечатает плотно сомкнутые уста, даже страх жестокой расправы не отворит заветные врата откровенности.
Люди редко осознают первобытную мощь слова.
К счастью или к сожалению? Трудно сказать, зависит от ситуации.
Ибо словом можно убивать. Наносить незаживающие раны. Отнимать веру, разрушать мечты, ставить на колени, глумиться и пытать, низвергать в пыль.
Ибо словом можно исцелять. Возносить в рай. Окрылять, вдохновлять на подвиги, приводить к победе, оберегать и даровать новый шанс, возрождать из пепла.
Тот, кто знает цену словам, не бросает их на ветер. Не использует как разменную монету, не твердит одно и то же всем подряд, не латает затёртыми клише брешь скудной фантазии.
Скупится на красочные эпитеты, почти не выражает чувств. Не раздаёт щедрые авансы, тщательно скрывает болевые точки.