Плохие слова
Шрифт:
Молчал и благородный Павлуша, хотя все узнал почти тогда же: его бабушка дружила с Лидией Андреевной, и он случайно подслушал их разговор.
Бедный Павлуша! Наверное, он первый из нас понял, как слабы люди и непроста жизнь.
Мы нарушили свою клятву, и судьба развела нас. Мушкетерами стали не все, очень скоро оказалось, что это никому не нужно. Мы были детьми, а потом выросли.
Только один Гога, кажется, так ни о чем и не узнал. Говорят, что его последние слова были: «Да пошли вы…»
Падая в любовь
И тогда они поняли, что не могут жить друг без друга,
Обессиленные, они лежали, слипшись телами, и дышали друг другу в губы.
Сна почти не было уже неизвестно сколько суток, вместо него приходило тягучее парящее забытье; если засыпала она, он немного отстранялся и смотрел на нее со стороны, пока она не открывала глаза и не тянулась к нему; она же нежно гладила его волосы, и он улыбался во сне.
Учеба в школе и институте, друзья и родители, новости политики и спорта, день и ночь, страны и цивилизации, времена года и фазы луны, дикие и домашние животные, мотоциклы и велосипеды, федеральные и местные власти — все это осталось там, за тяжелыми, плотно задернутыми шторами, а внутри ничего этого не было.
Вскоре он точно знал, сколько на ее теле больших и маленьких родинок, а она начала различать оттенки запахов его кожи. Они произнесли все слова любви на всех известных им языках, забыли их, и произнесли снова, и снова забыли. Они перепробовали разные позы и разные игры и вернулись к самым простым, находя друг друга, как левая рука находит в темноте правую. Само время то нависало над ними огромными дрожащими секундами, то бросалось бежать, и тогда дни неслись один за другим.
Когда он уходил от нее в туалет, она плакала, несколько раз ходила вместе с ним, но он стеснялся, и тогда она стояла за дверью, держась за ручку, и ждала его, чтобы к постели идти вместе.
Иногда они выбирались на кухню, чтобы приготовить и съесть какой-нибудь еды. Не размораживая, они сварили бройлерного цыпленка, съели макароны с сыром и кетчупом, толсто чистили и варили картошку, делали яичницу. В конце концов они вылили на подсоленный хлеб растительное масло, а остаток хлеба съели просто так. Когда казалось, что еда кончилась, в кухонном шкафу нашлись банка зеленого горошка и банка лосося в собственном соку, и это стало их маленьким праздником.
Когда есть точно стало нечего, они, не страдая от голода, обходились несколько дней без пищи. Лишь почувствовав в себе слабость и сердцебиение, она попросила есть, сказав, что иначе может умереть, не до конца подарив ему свой жар и свою нежность. Он нашарил в куртке двести сорок рублей с мелочью, и они решились на вылазку. Их томно перепутавшаяся одежда валялась по всей квартире. Надевая колготки, она не смогла вспомнить, зима сейчас или лето, и решила, что скорее всего — весна или лето, потому что на вешалке висела не дубленка, а джинсовая куртка. Он зажал деньги в кулаке, и они шагнули за порог.
Она прилепилась к нему, обхватив тело обеими руками, а он обнимал ее плечи. Она испуганно шарила под рубашкой, словно пытаясь туда спрятаться, а он прижимал ее к себе; и так они медленно шли, спотыкаясь друг о друга и вызывая недоуменные взгляды прохожих и сердитые сигналы водителей.
В продовольственном магазине они растерянно уставились на заполненные едой витрины, голод вдруг вылез из их животов и подпрыгнул ко
— Чего возьмем? — спросил он, глотая слюну.
— Не важно, — прошептала она. — Но только так, чтобы не готовить. Я не хочу больше ничего варить или жарить. Я хочу только одного…
— Пельменей?
— Пожалуйста, нет. Чего-нибудь… совсем простого.
И тогда он решительно подозвал к себе неряшливую толстую продавщицу и сказал:
— Дайте нам, пожалуйста, четыре килограмма какой-нибудь колбасы и хлеба на все остальные деньги.
— На какие такие остальные деньги? — с подозрением спросила неряшливая толстая продавщица.
— Всего на двести сорок рублей. С мелочью.
Продавщица пробежала пальцами по калькулятору и объявила:
— Хлеба получается одиннадцать батонов. Берете?
Он в отчаянии посмотрел на нее, и тогда она пришла ему на помощь:
— Нет. Дайте нам восемь батонов, а на остальные деньги колбасы.
Продавщица плюхнула на весы два увесистых розовых цилиндра, подложила еще маленький кусочек и подала хлеб.
— На двести сорок ровно. Пакет нужен?
— Да, пожалуйста.
— Тогда получается как раз на двести сорок с мелочью.
И продавщица, пожевав губами, сложила еду в пакет.
И они, шарахаясь от машин, бережно понесли колбасу, хлеб и свои расплавленные сердца к дому, к забвению и неге, прочь с этой улицы и от всех этих людей.
Признайся, дорогой читатель, не криви душой, ты ведь теперь ждешь, что они умрут?
Ты опасаешься, что в последней строке они окажутся неизлечимо больны и вот-вот наступят их последние сутки?
Или, прожив в этой квартире все до единой свои прошлые и будущие жизни, они взялись за руки и бестелесно-бестрепетно-безвозвратно шагнули с балкона?
Или, на худой конец, опомнились их родные и близкие, вызвали милицию с вертолетами и пожарных с лестницами, вытащили их из-за тяжелых, плотно задернутых штор и распихали по лечебницам?
Нет, дорогой мой друг, все вышло иначе, хотя и не менее грустно.
Оба они были совершенно здоровы, не считая слабого искривления позвоночника у него, скрытой пока еще язвы желудка, подорванного школьными завтраками, у нее и, разумеется, общего на двоих физического и нервного истощения.
Не произошло и самоубийства, они были слишком молоды, слишком хороши и слишком любили именно эту, а не какую-нибудь другую жизнь.
Родные и близкие их также не нашли, хотя и искали целыми днями.
Случилось другое.
К тому времени, когда кончилась вся колбаса, а хлеба оставалось два с половиной батона, они, наконец, подарили друг другу, разделив точно пополам, весь жар и всю нежность. Выпили все сладкие соки и досуха исчерпали колодцы.
Пришел час — и последний оставшийся хлеб покрылся плесенью, и они не захотели больше видеть друг друга ни одной минуты, ни одной секунды и ни одной тысячной миллисекунды.
Тогда, приподнявшись на цыпочки, она широко распахнула тяжелые синие шторы с желтым арабским рисунком и увидела свежую солнечную осень, а он нервно курил на кухне третью подряд сигарету, прикидывая, успели его выпереть из института или еще не успели.