Плохо быть мной
Шрифт:
Преподаватели стоят перед входом, дожидаясь, когда откроют двери. Напротив дверей статуя какого-то американского генерала, похожая на памятник советскому воину-освободителю. Ко мне подходит Джеф — американец, который говорит по-русски не только лучше всех в школе, но и лучше меня. Есть еще легендарный человек, которого в школе зовут Малютой, тоже, кстати, американец, он по-русски говорит, наверное, лучше всех на земле.
— Рад тебя видеть, Миша, — жмет мне руку Джеф. — Приятно знать, что ты теперь в коллективе. Ты же знаешь, мы здесь одна большая семья, и все, что мы делаем, мы делаем сообща, — он кивает в сторону воина-освободителя.
Лепечу,
— Чем занимался в Англии? По моим подсчетам, ты должен был уже закончить колледж. С какой степенью?
— Степенью? Какой? — переспрашиваю я.
У меня перед глазами мой последний вечер в Англии. Мы с моим брайтонским другом Авелем стоим в три часа ночи в дверях кафе «Саб», и Авель мне клянется, что на моем месте он бы добился исключения из колледжа гораздо раньше. «На фиг тебе это образование, Миша? — ораторствует он. — Ты летишь сейчас в Нью-Йорк, в Гарлем, где будешь тусоваться с настоящими гангстерами! А не с этой жалкой лондонской пародией на нью-йоркского руд-боя!». Позади нас Шака, наркоделец из Кемп-Тауна. Мимо проходит шотландский парень по кличке Химический Дейв. Шака согнулся и сделал шаг вперед. Что-то вроде воинского клича африканского племени предков вырвалось из груди Шаки, прежде чем он молниеносно взмахнул бритвой. Химический Дейв с криком упал на пол, держась за щеку. Сквозь пальцы сочилась кровь. «Это тебе за Падди, гад!» — успел выкрикнуть Шака и растворился в темноте. «По-моему, это он выдал Падди, — взглянул на скорчившегося Химического Дейва Авель, — из-за него бедняга отбывает срок».
— С какой, ты говоришь, степенью? — задает Джеф свой вопрос во второй раз.
— С какой? — во второй раз переспрашиваю я, мысленно все еще находясь рядом с Авелем, Шакой и Дейвом.
— Я очень рад видеть тебя в наших рядах, — деликатно обходит неловкость Джеф. — Какой курс ты берешь под свое начало? Второй или новичков?
— Да, — невпопад отвечаю я.
— Очень, очень. Все мы рады, Миша, — не остановился Джеф, схватил мою руку и начал трясти. — Смотри, столовая уже открыта. Сядешь за наш стол?
Я тоже занервничал. Зря он затеял это рукопожатие.
— Спасибо, — сказал я. — Я уже ел. То есть не ел, но совсем не хочу. Только сейчас понял. Совсем нет аппетита.
— Ты уверен, Миша?
— Совершенно уверен.
Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся в столовой. Решил проскочить незамеченным, потому что есть хотелось очень, но это было невозможно. Постоял и пошел к вагончику в полумиле вниз по холму, чтобы купить себе гамбургер.
* * *
По пути обратно я увидел около кампуса незнакомых парня и девушку. Девушка была хорошенькая, но фигура никуда не годилась, а парень вообще толстяк. Огромный, жирный и много говорил, но кроме «фак» я мало что мог разобрать.
Поздоровались. Девушка спросила, знаю ли я Джека Фултона. Я ответил нет, она сказала, что это странно, потому что я очень похож на Дерека Белсби. В разговор влез жирдяй и стал говорить, что она попала пальцем в небо, на Дерека Белсби я похож, как он на Синди Кроуфорд. То есть что я совсем не похож на Дерека Белсби. Он очень держался за свое мнение. Сказал девушке, что пусть она еще скажет, что я похож на Фила Розенфилда. Это ее задело, она встала в позу и сказала: а что такого, если бы я и был похож на Фила Розенфилда. С парнем чуть
Я постоял около них какое-то время, послушал, как они спорят, попрощался и отправился в школу. Фонари уже включили, поэтому, когда я поднимался по холму, трава была неестественного фосфорного цвета. Навстречу шли два парня, один худой и высокий, другой маленький и пухлый, прямо как в мультфильме. Я остановился и стал ждать, чтобы они подошли поближе. Уж слишком не хотелось возвращаться в свою комнату. Я достал сигарету и сунул в рот, чтобы, когда они поравняются, попросить зажигалку.
— Не курим, — сказал маленький по-английски. — Когда был моложе, я пускался во всевозможные приключения. Потом в моей жизни произошли перемены, и теперь не хочется делать ничего такого. Даже курить.
Мне показалось, что он врет. Вид у него был такой, что самое отчаянное приключение, на которое он способен, — это набрать чей-то телефонный номер и гавкнуть или мяукнуть в трубку. Зато улыбка добродушная, и вообще он производил впечатление добряка, немного безвольного, если не размазни. Зато второй, длинный, вел себя, как будто ему, наоборот, есть что скрывать. Он избегал на меня смотреть, а когда изредка приходилось встречаться с ним глазами, я сам отворачивался — настолько не хотелось знать, что кроется за его взглядом. Он поглядывал на любого, как на потенциального врага, хотя эта роль, очевидно, была для него новой и он к ней еще не привык. Как будто учился говорить «правильные» вещи, но это давалась ему с трудом.
Пухлый спросил, что я собираюсь здесь делать и чем вообще заниматься в жизни. Я ответил, что моя жизнь достигла той точки, чтобы в Африке сидеть по ночам у костра, смотреть на огонь и не думать ни о чем, кроме как о языках пламени. При этих словах длинный закашлялся так, будто я сказал что-то неприличное. Я спросил, кто они такие. В смысле, чем занимаются. Пухлый опять сказал, что много в своей жизни грешил, но потом случились серьезные перемены и теперь грешить ему совершенно не хочется. Он говорил это с обиженным видом, как ребенок, которого после ужина оставили без сладкого.
Я боялся, что и длинный скажет что-то в этом роде. Но, слава богу, длинный ничего такого не сказал, а только представился, что он целитель, и если у меня будут проблемы, пусть я к нему зайду.
— Комната двести тридцать восемь, — сказал он. — В любое время. Всегда готов помочь.
После этого они ушли, а я решил все-таки вернуться к себе, потому что ничего лучшего не маячило. Я поднялся до второго этажа и чуть не уткнулся носом в загорелые колени сидящей на ступеньках девушки. Я продолжал идти наверх, держась за перила, как младшеклассник. И загипнотизированно смотрел в ее глаза. А она на меня — как кошка, от которой можно ждать чего угодно.
— Ну и глаза у тебя! — наконец заорал я, как полоумный. — Они дают тебе право ничего не делать до конца твоих дней! — В тот момент я был доволен собой.
— А я и не собираюсь ничего не делать! — ответила она чуть раздраженно. — Собираюсь получить диплом. Ну, путешествовать. Увидеть Марокко.
Стало быть, каждая минута, которую она проводила, сидя на этой лестнице, приближала ее к получению диплома или престижной работы. И она прекрасно знала, что у нее потрясающие глаза. И что они полезный атрибут, который поможет ей достичь этой цели.