Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 10. Кніга 1
Шрифт:
Стар. 210. Я прачытаў ваша апавяданне. Там вы пішаце пра салдата Турка… — Размова ідзе пра апавяданне Быкава «Чацвёртая няўдача» (1961).
Стар. 211. …а ёсць людзі, салдаты з іх асабістым лёсам, які заўчасна абарвала вайна. — У публікацыі ў «Лит. газете» «а есть бойцы-освободители».
Друкуецца паводле «Лит. газеты», 1971, 18 жн., дзе ўпершыню апублікавана пад назвай «Василь Быков: Урок человеческого достоинства» ў рубрыцы «Накануне новой книги». Інтэрв’ю ўзяла Э. Тахтарава.
Датуецца часам першай публікацыі.
Інтэрв’ю надрукавана з наступным уступным словам: «Все повести Василя Быкова — о войне. Увиденное и пережитое на фронте стало основным материалом его книг: от первых рассказов, написанных в 1955
Сейчас на рабочем столе писателя — новая повесть. О чем она? Догадаться нетрудно: о войне.
Кореспондент „ЛГ“ Э. Тахтарова попросила писателя поподробнее рассказать о своей новой работе».
Друкуецца паводле: Зб. тв.: у 6 т., т. 6. Упершыню — газ.
«Известия», 1971, 13 лістап. Друкавалася таксама ў кн.: Быков В. Третья ракета. Альпийская баллада. Сотников. М., 1972; Быков В. Колокола Хатыни / пред. И. Штокмана. М., 1987; «Праўдай адзінай»; у Зб. тв.: у 4 т., т. 4.
Датуецца часам першай публікацыі.
Ніжэй падаюцца істотныя разыходжанні паміж публікацыяй ў Зб. тв., 1994 і першапублікацыяй.
Стар. 212. …якая прадстаўляе некалькі сотняў беларускіх вёсак, знішчаных у гады вайны разам з іх жыхарамі. — Адсутнічае ў першапублікацыі.
Стар. 214. Тры гады няспынна гінулі людзі, і гэта была цяжкая плата народа за сваю незалежнасць, якая абышлася Беларусі ў два мільёны дзвесце трыццаць тысяч чалавечых жыццяў. — У першапублікацыі далей ідзе: «Погиб каждый четвертый».
Стар. 212. У французаў ёсць Арадур, у чэхаў — Лідзіцэ. — Арадурсюр-Глан — мястэчка ў Францыі, якое было знішчана немцамі ў 1944 г., а мясцовыя жыхары, у тым ліку дзеці і жанчыны, былі расстраляны ці спалены жывымі. Лідзіцэ — шахцёрскі пасёлак у Чэхіі, які ў 1942 г. быў знішчаны нямецкай дывізіяй СС; мясцовыя жыхары былі ці расстраляныя (мужчынскае насельніцтва старэйшае за 16 гадоў), ці адпраўленыя ў канцэнтрацыйны лагер (жанчыны і дзеці).
Стар. 212. Імперскі міністр па справах акупіраваных усходніх абласцей небезвядомы А. Розенберг… — Розенберг Альфрэд (1893–1946) — нямецкі дзяржаўны і палітычны дзеяч, ідэёлаг Нацыянал-сацыялістычнай нямецкай рабочай партыі НСДАП); начальнік Знешнепалітычнага ўпраўлення НСДАП (1933–1945); рэйхсміністр усходніх акупаваных тэрыторый (1941–1945). Прысудам Нюрнбергскага трыбунала названы адным з галоўных ваенных злачынцаў.
Стар. 214. Ваявалі нават дзеці (Марат Казей) і глыбокія дзяды (браты Цубы). — Казей Марат (1929–1944) — юны беларускі партызан-разведчык; за смеласць і адвагу ў баях быў уганараваны ордэнам Айчыннай вайны 1-й ст., медалямі «За адвагу» і «За баявыя заслугі»; вяртаючыся з разведкі, быў акружаны немцамі і таму падарваў сябе гранатай; пасмяротна ўганараваны зоркай Героя Савецкага Саюза (1965). Цубы Іван і Міхаіл — жыхары беларускага Палесся, адзін з якіх адмовіўся паказаць немцам месца знаходжання партызан, другі завёў іх у балота; абодва былі расстраляныя; у гонар подзвігу родная вёска братоў Навіны перайменавана ў Цубы.
Стар. 215. Фрыц Шменкель (1916–1944) — нямецкі і савецкі салдат, партызан Другой сусветнай вайны. Расстраляны немцамі ў 1944 г. у Мінску. Герой Савецкага Саюза (1964, пасмяротна).
Друкуецца паводле: Зб. тв.: у 6 т., т. 6. Упершыню — газ. «Літ. і мастацтва», 1971, 24 снеж., дзе апублікавана пад назвай «Пухам табе зямля!». Друкавалася таксама ў кн. «Праўдай адзінай» пад назвай «Аляксандр Твардоўскі»; у пер. на рус. мову пад назвай «Слово об учителе» ў кн. «Колокола Хатыни», у Зб. тв.: у 4 т., т. 4.
Датуецца часам першай публікацыі.
Артыкул напісаны з выпадку смерці А. Твардоўскага і апублікаваны разам з артыкуламі П. Панчанкі і А. Вялюгіна пад агульнай назвай «Аляксандр Трыфанавіч Твардоўскі». У Архіве В. Быкава (Гродна) захоўваецца копія машынапісу артыкула (6 арк.) пад назвай «Пухам табе зямля!» і падзагалоўкам «Памяці Аляксандра Трыфанавіча Твардоўскага». Адзінае разыходжанне машынапісу з першай і далейшымі публікацыямі — пасля сказа: «Менавіта там зімою 1940 года…» ідзе наступны сказ: «Маючы на ўвазе вызначэнне В. Бялінскага адносна пушкінскага „Яўгенія Анегіна“ ў якасці энцыклапедыі рускага жыцця, можна без усякае рызыкі перабольшання сказаць, што „Васілій Цёркін“ — энцыклапедыя Вялікай Айчыннай вайны нашага народа». Гэты сказ пакінуты і на адзінай захаванай старонцы аўтарызаванага машынапісе чарнавой рэдакцыі артыкула з праўкамі простым алоўкам [Архіў В.
«Группа советских писателей возвращалась из заграничной поездки. Через 20–30 минут наш реактивный лайнер должен был приземлиться в Шереметьеве, но минуло и 30, и 40 минут, а мы все летели. Наконец, часа через полтора — долгожданная посадка, идет дождь, в мокром асфальте сияние огней. Оказывается, наше приземление состоялось в Киеве — Москва не приняла по причине ненастья.
Пришлось выходить. Это был Борисполь с его новым помещением аэровокзала, таможней и всеми неизбежными в подобных случаях формальностями. Пограничная охрана как всегда придирчивосдержанно начала проверять наши документы, таможенники принялись за чемоданы и наши проездные декларации. Но вот когда очередь на проверку дошла до высокого, несколько грузноватого человека в сером пальто, молодой сержант-пограничник приветливо заулыбался.
— Вас мы и так знаем. Проходите, Александр Трифонович.
В зале ожидания народу было не много, он не спеша прошел между рядами стульев, выбирая, где сесть, и кто-то из пассажиров, узнав его, предложил место рядом с собой за столиком:
— Товариш Твардовский, садитесь с нами.
И он сел среди незнакомых людей, принявших его как своего знакомого. Сразу начался живой шутливый разговор в присутствии нескольких женщин, по всей видимости, украинских колхозниц, которые вежливо улыбались ему как знакомому. Спустя какое-то время тут уже пели, и он как равный участвовал в этом пении. Под высоким потолком бориспольского аэровокзала звучали украинские, русские и даже одна белорусская песня, которую запел он. Постепенно вокруг собрался широкий круг людей, и буфетчица из-за стойки с любопытством тянула шею, чтобы лучше рассмотреть человека, с детства знакомого ей по портретам в учебниках литературы».
У гэтым жа машынапісе ёсць некалькі сказаў, якія адсутнічаюць ва ўсіх публікацыях (ідуць пасля сказа: «Несколько лет назад напечатаны его дневники-воспоминания „С Карельского перешейка“…»):
«Интересно заметить, что записи эти несут на себе знак как бы двух разных авторов, разделенных между собой тремя десятками прожитых лет, но при том с радостным удовлетворением постигаешь их творческую самонезависимость, наблюдаешь за постепенным „прозрением“ первого, совершающимся перед глазами читателя. Вот он, молодой военный кореспондент, приболевший в ленинградской гостинице и томящийся в нетерпеливом ожидании „близящегося дела“, для него война — еще только не лишенная риска романтика с ее простыми и несколько наивными приятностями вроде глотка воды из неизвестного колодца, вкуса гуляша из красноармейского котелка в артполку. Тогда уже было близко, но еще не настало время, когда со всею своей неотвратимостью пришло понимание „великой трудности войны“, горечь неудач, а также в муках добытая истина: „ни хрена, жить можно“. Очень скоро, однако, на этих страницах начинается дыхание настоящей войны, поданной рукой уже другого автора — многоопытного, пожившего, умудренного четырьмя годами следующей, Великой войны».
Таксама ва ўсіх публікацыях адсутнічае і наступны фрагмент (ідзе пасля сказа: «Имея ввиду определение В. Белинского относительно пушкинского „Евгения Онегина“…»):
«Помимо множества других самых завидных качеств, в этих записках приятно впечатляет необычайная авторская наблюдательность, его удивительно свежая, ничем не замутненная память, просто невероятная, без чего-то существенно-душевного, чем владеет далеко не каждый из наших даже и даровитых мастеров слова. Меня, например, просто ошеломила при чтении одна обычная, сделанная без всяких претензий, зарисовка убитых». Далей, мусіць, павінен быў ісці наступны фрагмент з «С Карельского перешейка (Из фронтовой тетради)» А. Твардоўскага (з прыкладзенай да пераклада артыкула прыгаданай вышэй старонкі чарнавой рэдакцыі), які, аднак, быў закрэслены: «Лежали они, видно, уже дня два. Налево, головой к лесу, лежал молоденький розовощекий офицер-мальчик. Сапоги с ног были сняты, розовые байковые портяночки раскрутились. Направо лежал перееханный танком, сплющенный, размеченный на равные части труп. Потом — еще и еще. Свои и финны. У всех очень маленькими казались руки (окоченевшие). Каждый труп застыл, имея в своей позе какое-то напоминание, похожесь на что-то. Один лежал на спине, вытянув ровно ноги, как пловец, отдыхающий в воде. Другой замерз, в странной напряженности выгнувшись, как будто он хотел подняться с земли без помощи рук. Третий лежал рядом с убитым конем, и в том, как он лежал, чувствовалось, какой страшной и внезапной силой снесло его с коня — он не сделал ни одного, ни малейшего движения после того, как упал. Как упал, так и окаменел…»