По Острию Бритвы
Шрифт:
— Я слышал об этом, — сказал Хардт, отводя мою руку от шеи, чтобы взглянуть на синяк. По тому, как он прикусил губу, я догадалась, что синяк выглядит не очень хорошо. — Все только и говорят об этом. Как одинокий струп, молодая женщина, дошла до середины холма и вышла обратно. Я знал, что это будешь ты. Ни у кого другого не хватило бы яиц.
Мне всегда казалось странным, что люди приравнивают наличие яиц к мужеству. Грозить яйцам мужчины — самый быстрый способ заставить его сдаться.
— Это был единственный выход, который у меня оставался, — сказала я, поморщившись, когда Хардт нанес бальзам на мою щеку. Довольно трудно говорить, когда твое лицо горит, и мне, конечно, казалось, что оно чертовски сильно горит
— Тебе следовало прийти ко мне, — сказал Джозеф. — Мы могли бы придумать что-нибудь еще. Вместе. Какой-нибудь способ, чтобы не попадаться Деко на глаза.
Я хотела возразить, сказать Джозефу, что, вместе или порознь, Деко был единственным выбором, который у меня был. К сожалению, Хардт выбрал этот момент, чтобы надавить на рану на моем лице, пытаясь сблизить рассеченную кожу. Я сжала челюсти, и из моих распухших губ вырвался стон.
— Будет больно, — сказал Хардт.
Мои глаза уже были зажмурены от боли, и я чувствовала, как на них снова наворачиваются слезы. Когда наяву накладывают швы на разъяренную плоть, это настоящая пытка. Я хотела бы сказать, что перенесла это с яростным стоицизмом, во всяком случае я так помню. Однако Хардт уверенно сообщил мне, что у меня дерьмовая память. По-видимому, я угрожала убить всю его семью. А когда он сказал мне, что Изен — единственная семья, которая у него осталась, я пригрозила, что подарю ему щенка, подожду, пока у него установится связь, а затем утоплю его к чертовой матери. Я думаю, что предпочитаю свои собственные воспоминания.
Когда все было сделано, Хардт протянул мне миску с чистой водой и велел пить. Я не осознавала, насколько сильно хочу пить, пока не начала, и тогда ему пришлось остановить меня, чтобы я не осушила миску за один раз. Очевидно, важно пить маленькими глотками, хотя я изо всех сил старалась набраться терпения. Но терпение никогда не входило в число моих достоинств. Я тип человека, который идет напролом и справляется с любыми последствиями, которые осмелятся поднять голову.
Как только я почувствовала, что раны обработаны, я потащила Джозефа дальше в пещеру. Хардт и Изен переглянулись, а затем вернулись к своим тюфякам. Мы все знали, что всего через несколько часов приедет Приг и прикажет нам снова начать копать. Никто никогда не спрашивал меня, почему я ударила Прига. Я много раз думала об этом на протяжении этих лет. Дело было не в его обращении с Изеном и даже не в шраме, который он мне оставил. Я ударила его за то, что он сделал с Джозефом. Я бы сто раз ударила сотню Пригов и вынесла бы побои, которые последовали бы за этим, чтобы защитить Джозефа. Я искренне верила, что он сделал бы то же самое для меня. Я много раз в своей жизни ошибалась.
— Мне кажется, у меня есть выход отсюда. — Я понизила голос, чтобы никто в пещере не услышал, но я не могла скрыть волнения. Вместе с Джозефом мы могли сделать все.
— Управляющий предложил это тебе? — спросил Джозеф.
— Нет, — сказал я. — Ну, да. Но… — Я замолчала. Потребовалось время, чтобы слова Джозефа действительно дошли до меня, а когда они дошли, то принесли с собой отрицание. Я не могла в это поверить. Не хотела в это верить. Надежда — коварная болезнь, и отрицание — один из симптомов. Я увидела нетерпеливое выражение на его лице. Я увидела надежду. Ту же надежду на спасение, которую я питала до того, как управляющий ее уничтожил. — Как ты узнал об этом?
— Потому что он предложил это и мне, — сказал Джозеф.
— Ты ему отказал?
Джозеф покачал головой.
— Он не хотел меня одного, — ответил он. — Он сказал мне, что либо мы оба соглашаемся, либо мы оба остаемся здесь. Что ты должна выбрать свободу. Что ты должна…
— Сломаться? — Я сплюнула. Как и в случае с лошадью,
— Но сейчас это не имеет значения, — сказал Джозеф. — Мы выходим. — Я услышала счастье в его голосе, облегчение. Почти истерическую надежду. Затем я раздавила ее точно так же, как это сделал со мной управляющий.
— Джозеф, я отказала этому говнюку. — Мои слова повисли между нами, как похоронный звон.
В моей жизни бывали моменты, когда я смотрела на тех, кого люблю, искала в их лицах кого-то, кого я знаю, и понимала, что совсем их не узнаю. Именно так Джозеф смотрел на меня тогда, как будто все еще видел во мне ту девочку, которой я была, когда мы поступили в Академию Оррана, и только в этот момент он понял, что я изменилась. Та девочка была мертва, убита в тот момент, когда Джозеф предал меня и заставил сдаться. Убита им! Теперь я была кем-то другим. Я была тем, во что превратила меня Яма или во что хотела превратить. И превращение еще не закончилось. Яма могла бы сделать со мной еще больше. Она могла бы отнять у меня еще больше.
— Почему? — В его голосе послышалась боль.
— Цена была слишком высока, — сказала я. — Мы не можем служить терреланцам.
— Почему нет?
— Потому что мы гребаные орранцы, — прошипела я ему.
Джозеф рассмеялся, и этот резкий звук быстро сменился болью, когда он схватился за ребра.
— Орранцев больше нет, Эска. Теперь мы все терреланцы.
— Я, блядь, нет.
— Нет, и ты, — огрызнулся он. — Даже если бы император Оррана был все еще жив…
— Ты знал? — Я не могла понять, как Джозеф узнал о смерти императора и не сказал мне. Как ему удалось скрыть от меня что-то настолько важное? Почему он держал это в секрете? Но правда была очевидна. Потому что ему так сказал управляющий. Он хотел сохранить эту информацию, чтобы сломить меня, когда я буду на самом дне. И Джозеф, черт его побери, ему помог.
Джозеф замолчал. Я видела, как он закрыл глаза и стиснул зубы. Думаю, я никогда не видел его таким разъяренным — он разгневался даже больше, чем тогда, когда эта сучка-шлюшка проделала дырку в моем боку. Я отступила от этого гнева. Я испугалась. Это была та сторона Джозефа, которую я так редко видела раньше.
— Это не имеет значения, — наконец произнес он резким голосом. — Даже если бы он был все еще жив, или кто-нибудь из его семьи. Их империи больше нет. Теперь это Терреланская империя. И вообще, чем мы были обязаны Орранам? Они похитили нас у наших семей. Заставили нас пройти через это… Это была пытка. Эска, то, через что мы прошли в академии, было пыткой. Затем, когда они решили, что пришло время, они заставили нас убивать для них.
Я увидела, как гнев на лице Джозефа угас, но то, что осталось после него, было еще хуже. Чувство вины. Я никогда по-настоящему не задумывался о мужчинах и женщинах, которых мы убивали в бою. Это была война. Люди гибли с обеих сторон, и ни один ублюдок не вышел из бойни чистым. Я также не осознавала, как тяжело это давило на Джозефа. К несчастью для нас обоих, я была зла, а в гневе я никогда не принимала мудрых решений.
— Ты знал. И ты мне не сказал. — В моем голосе прозвучало презрение. Я чувствовала, что меня предали, и не без оснований. Я до сих пор не знаю, понял ли это Джозеф, но он снова предал меня. Точно так же, как он это сделал на башне Форта Вернан. Одна мысль об этом заставляет меня снова разозлиться. Между тем и сегодняшним днем прошло столько лет. Столько миль пройдено, столько дружеских связей создано и сломано. Столько любимых потеряно. Я обнаружила, что до сих пор не могу его простить.