По следам преступления
Шрифт:
Но с каждым днем и месяцем позор, вина перед девушкой, ставшей нашей жертвой, перед родными и близкими, перед своими учителями, товарищами по работе все больше и больше, все тяжелее давят на грудь, не дают покоя ни днем ни ночью. Что бы я сейчас не сделал, чтобы смыть позор, заслужить прощение тех людей, перед которыми я так виновен, которые хотели видеть во мне настоящего человека, может, гордиться мной, а увидели преступника. Горько сознавать это!»
В своей юридической деятельности Ловчиковой часто приходилось иметь дело с подростками. Когда она выступала как государственный обвинитель и бичевала со всей строгостью, непримиримостью зло, причиненное людям несовершеннолетними правонарушителями, то и тогда не забывала, что перед ней на скамье подсудимых сидят (что
М. И. Ловчиковой, в прошлом помощнику прокурора города Череповца, члену Вологодского областного суда (она была им в 24 года), а ныне работнику аппарата прокуратуры Ленинграда, всегда была чужда душевная сухость. Ей хотелось, чтобы все в жизни было красиво. Даже в мелочах. Не случайно на рабочем столе прокурора неизменно стоит ваза с ветками и листьями. Маргарита Илларионовна любит музыку, может специально поехать в Ригу, чтобы послушать орган Домского собора; наряду с книгами о воспитании подростков, пишет в свободное время стихи…
Получив письмо, она сразу же написала ответ.
Так началась переписка, продолжавшаяся шесть лет. Письма, которые приходили к Маргарите Илларионовне, не всегда были одинаковыми. В них были стыд и раскаяние, боль за прошлое, светлые мечты о будущем, мучительные сомнения. Дескать, он, осужденный, только однажды не смог побороть в себе дурное чувство, за что поплатился, а не будут ли люди шарахаться от него всю жизнь: «Преступник!»?
«Мне было восемнадцать лет, когда все это случилось. Я только окончил школу. Я мог бы уже успеть сделать многое. Но один миг слабости перечеркнул все мои мечты, стремления, желания. Я стал преступником, очутился в заключении. Мир для меня сузился в своих масштабах, изменился. Хорошо еще, что я, хоть и не совсем, но все же успел до этого сформироваться как человек. Поэтому я могу во многих случаях не только иметь, но и отстаивать свои взгляды, свои убеждения. И я останусь Человеком…».
Однажды Ловчикова послала своему подопечному набор открыток с видами Ленинграда. Там были Медный всадник на фоне голубого неба, здание Академического театра драмы имени А. С. Пушкина, старинные фонари сквера на площади Островского, новые городские кварталы. В ответ парень писал:
«Здесь, вдали от родного Ленинграда, как-то по-особому воспринимаешь его величие, гордую и строгую красоту. Почему же, живя на свободе, я ничего этого не замечал?
…Меня окружают люди очень разные. Неодинаковые жизненные обстоятельства привели их сюда. Одних — жалеешь, других — презираешь, к третьим относишься просто равнодушно. Даже на примере этих людей видишь, что жизнь полна неожиданностей. Одни оступаются, но вовремя находят в себе силы исправиться, другие, оступаясь, падают и не могут, а может, и не хотят подняться, постепенно теряют человеческий облик и становятся способными приносить только зло.
А есть среди отбывающих наказание люди неплохие, душа у них в общем-то чистая, они не потеряли способности понимать чужую боль и страдания. Они любят искусство, музыку, любят книги и природу и когда в разговоре вспоминают дом, родных и близких, слова подбирают теплые, нежные. И думаешь: что этих людей выбило из нормальной жизненной колеи? Что привело сюда? Ведь никто не готовит себя для жизни такой. Значит, проявилось однажды худшее, что было в человеке. А может, минутная слабость, неумение управлять своими чувствами и поступками, как было у меня? Потерял человек контроль над собой, не остановил других от преступного шага, и вот — причинил зло и людям и себе».
Юноша не только размышлял. Все эти трудные для него годы он сознательно готовил себя к новой, большой, настоящей жизни: честно трудился, окончил курсы машинистов, очень много читал, научился играть на баяне и гитаре, писал стихи. Порой сомневался: выдержит ли? Но даже и в этом
Через восемь лет, отбыв полностью наказание, этот молодой человек возвратился в Ленинград. Ловчикова помогла ему устроиться на завод, где долгие годы трудился его отец, так и не дождавшийся возвращения сына. Она и сама бывала на этом заводе: то выступала с лекцией, то проводила беседу, то приходила сюда, чтобы посмотреть, как трудится ее подопечный, поговорить о нем с мастером, с начальником цеха, рабочими, принявшими новичка в свою семью. Трудные годы закалили парня, а участие в его судьбе человека опытного, проницательного помогло ему определить свое место в жизни с твердой уверенностью, что прошлое никогда не повторится.
Письма, письма… Бережно хранятся в архиве отдела по делам несовершеннолетних эти листки — лучшее свидетельство того, что усилия прокурорских работников, направленные на перевоспитание правонарушителей, не пропадают даром, что еще и еще один молодой человек оглянулся на свое прошлое, встал на путь исправления.
Вот письмо Сергея И. Он был привлечен к уголовной ответственности и осужден на три года лишения свободы за злостное хулиганство.
«…Я рос, как тысячи моих сверстников. Искал свою дорогу в жизни. Окончил восемь классов, мечтал стать летчиком. Я должен был благодарить судьбу: она предоставила мне все возможности, чтобы с каждым днем пусть малыми шагами, но приближаться к осуществлению мечты. Я уже поступил в техникум авиаприборостроения и автоматики. Но в это же самое время я стал замечать и другое — то, что рядом со мной идет какая-то иная жизнь, казавшаяся веселой, беззаботной, интересной. Я встречал ребят из той, иной жизни — всегда довольных, улыбающихся, рядом с красивыми девушками. Они пили вино, ходили в кафе и рестораны, а малейшие разногласия разрешали с помощью кулаков. Я сдружился с ними. Они мне казались сильными, независимыми. Постепенно у меня начал складываться своеобразный идеал современника: этакий ухарь, которому ничего не стоит лихо выпить стакан водки, ударить человека «просто так», подойти к любой девушке.
Моя мечта о профессии летчика ушла на второй план и стала даже казаться мелкой, незначительной. В компании новых друзей я «весело» проводил время. Мы часто выпивали и при случае устраивали драки, считая их чуть ли не необходимыми для «людей нашего круга». И все мы, разумеется, отнюдь не считали себя подонками.
Родители и прежние товарищи заметили перемену во мне, но было уже поздно. И вот итог — я совершил преступление. И наступила пора расплаты за все.
Только здесь, в колонии, впервые задумался я о своем поведении, дал истинную оценку той беззаботной жизни, к которой некоторое время назад тянулся. А помогли мне разобраться во всем не только воспитатели, но и те, кто здесь вместе со мной отбывает наказание и тоже сейчас размышляет о своей судьбе.
Мне мучительно стыдно перед родителями. Они старались дать мне хорошее воспитание, но я не оправдал их усилий. Вспоминаю, с каким удрученным видом присутствовал на суде мой отец — пожилой человек. Он всю войну провел на фронте, был ранен, награжден, всю жизнь честно трудился. А в суде ему было стыдно смотреть людям в глаза — ведь его сын стал преступником…»
Письмо Владислава В.:
«Даже трудно объяснить, почему я снял у незнакомого мне человека часы. Меня никто не толкал на это. Я был пьян и хотел показать ребятам, на что способен, какой храбрый… Я и раньше встречался с этими ребятами. Вечерами мы нападали на одиноких прохожих, на своих же сверстников. Когда нас много, это действует на человека угрожающе. А мы смелеем. Мы стоим, а один-двое снимают часы, отбирают деньги. Человек не сопротивляется. Страшно и стыдно сейчас вспоминать об этом. Сам-то я всего один раз снял часы. Но ведь я не однажды стоял рядом, когда это делали другие, а значит, тоже был соучастником преступлений.