По законам Преисподней
Шрифт:
С этими словами, служанка подхватила корзину и направилась прочь.
Напоследок лишь обернулась и сказала:
– Да может он и неплохой был, да где ж это видано, чтобы шесть рук, шеи нет, и все-то он знал. Ну так теперь уже все равно; жил один и умер один. Никто о нем и слезинки-то не проронит.
Не успела ратлинга скрыться за высокими тисами, как из дома раздался пласкивый старческий голос.
– Э, все меня забыли, некому и окна открыть. Жарко мне, от жары помираю.
Послышался дробный
Не прошло и мгновения, как тот же плаксивый голос вновь возопил:
– Да что ж ты делаешь, разбойник ты этакий! Смерти моей желаешь? Простудить хочешь? Или ты хочешь, чтобы у меня руки-ноги застыли, и я ходить не мог? Вот тогда для вас было бы раздолье! Старый хозяин ходить не может!
И в это время, из комнаты, довольно живенько, – несмотря на все его заверения, что он не может ходить, – вышел Пралорд. На нем была ермолка, вокруг шеи обмотат теплый шерстяной шарф, красный в белую клетку, в руках он держал большой носовой платок. Байковый халат почти закрывал меховые домашние туфли.
– Вот так и знал, ченселлор, хотя меня на позор выставить, слуги называется! Нет бы сказать, что в доме важные гости; нарочно окно открыли, чтоб извести меня, а теперь стоят за дверьми, хихикают, позору моему радуются!
На самом деле, никакого позора не было; но у Пралорда, видимо, было плохое настроение, и он решил вредничать и капризничать.
Очевидно, слуга уже знал весь репертуар своего хозяина. Он тоже вышел из комнаты, – это был ярко-оранжевый джинн, который сложил руки на груди и мерно покачивался на изумрудном хвосте.
Голову его венчала золотистая феска, с ярко-малиновой кисточкой. У ифрита был вид доброй, заботливой мамаши, которая-таки недоглядела за малышом, и он выбежал к гостям в грязной рубахе, и с зелеными соплями под носом.
– Видели, видели этого разбойника? – возопил Пралорд. – Да он же когда идет, ветр поднимает!
– Да чего вы напраслину на меня наговариваете? Какой там ветр? Я же не говорю, что вы ходите, ногами топочете. Каждому своя походка.
– Да вы подумайте, ченселлор, он еще и умничает! Да вы присаживайтесь; я уж не буду переодеваться, что-то я занемог. Холерина у меня, наверное; когда я занервничаю, вечно у меня холерина. А когда у меня холерина, то, извините за выражение, сопли текут.
Он громко чихнул и высморкался в подтверждение своих слов.
– И поди ж ты, вроде не на меня этот ворм работал, а в доме как-то пусто стало. Я, правда, предлагал внуку, что сам возьмусь за его дела, – я еще не совсем выжил из ума, как они хотят представить. Да куда там! Ты, говорит, дедушка, сиди отдыхай. Вот я и сижу, отдыхаю…
– Сам, может, и отдыхает, а всем остальным нервы мотает, – чуть слышно произнес джинн.
Старец ухватил эти слова, и чуть не задохнулся от возмущения.
– Пралорд, – обратился я к нему. – А кто проведет ритуал Перехода?
– Мы
Он перекрестился перевернутым анкхом.
– Да в это время другой приехал, тот, что себя жрецом величает. Да какая там вера у них, у вормов? Сказал, что община их ритуалом займется. Я возражать не стал, да и внук мой сильно не настаивал. А сыну – так вообще все по барабану.
Старих нахохлился, еще раз утер нос, нахлобучил пониже ермолку, и неожиданно задремал. Джинн принес несколько подушек, положил под голову старцу, и укрыл его теплым пледом.
– Теперь до обеда спать будут; а я пойду, хоть немного чая попью.
– Иди, – раздался противный голос. – Наслаждайся чаечком; а я буду здесь лежать, вишь, ноги у меня совсем озябли.
– Да с чего бы они озябли? В меховых-то валенках, да еще верблюжьим одеялом я вас накрыл.
– Иди, не надо никого ко мне присылать; если я умру тут, так никто и не заметит.
Джинн вздохнул.
– Так что, мне не идти чаю пить?
– Иди-иди, пей, а то еще станешь меня называть десп’отом; а если дорогой чай брать будешь, черный, который мой внук привез из края Трилистника, так хоть пару чаиночек мне оставь. Может, когда я еще поправлюсь, а я надеюсь, что поправлюсь когда-нибудь, так хоть немного чаечечка-то попью.
Джинн ушел, и быстро выскочил за дверь, чтобы плаксивый голос не погнался за ним.
– И вот пойдет сейчас, три часа чаи распивать начнет. И зачем я только держу их? Эх, не буду, наверное, я спать. Вы уж простите меня, старика; пойду я наверх, может, там сосну.
– Все в порядке, – сказала Френки. – Не надо нас провожать, мы найдем дорогу.
– Да, конечно, – ответил старец. – А пойду-ка я проверю, что этот супостат там делает. Небось, весь чай мой попил, да сахар весь выел. Мешка сахару на него и на две недели не хватает.
И, накинув поверх теплого халата верблюжий плед, Пралорд, шаркая своими чувяками, потащился на кухню.
– Патрон, – обратился ко мне Джоуи. – Как вы думаете? Наверное, неудобно будет, если Френки пойдет с нами на погребение, в Святилище вормов. Ведь это чисто мужское дело; и женщин, наверное, туда не пускают. Так что, кузина…
Развел он руками.
– Придется тебе сегодня остаться дома.
Можно спорить, можно возражать; Френки посмотрела сквозь Джоуи, и тот сдулся.
Что странно, – они вели себя так, словно никогда не расставались. А ведь пока юный демон учил азы колдовства в колледже Преисподней, девушка успела объездить весь Верхний мир, и повидала гораздо больше, чем написано в книгах, которые прочитал или изорвал на картинки ее кузен.
Жизненный опыт всегда прокладывает между нами пропасть, – более глубокую, чем смерть или ненависть.