Поцелуй победителя
Шрифт:
— Апельсин.
— Я нашла дерево недалеко от лагеря и взяла столько, сколько смогла унести. Большую часть я раздала. Но решила, что этот мы разделим с тобой.
Арин перекидывал апельсин из руки в руку, разглядывая его.
— Я не знала, любишь ли ты их, — сказала она.
— Люблю.
— А ты говорил мне об этом? Может, я забыла?
— Вообще-то, я никогда тебе об этом не говорил... — Он покатал апельсин на ладони. — Я их обожаю.
Он был готов поклясться, что она улыбнулась.
— Тогда чего ты ждешь?
Арин погрузился большим пальцем в кожуру и содрал её.
Они сидели на траве перед его палаткой. Их отряд расположился на поляне неподалеку от дороги. Арин коснулся шелковой травы. Он наслаждался фруктом, его ярким вкусом. Как давно он ел нечто подобное.
— Спасибо.
Ему показалось, что он увидел изгиб её губ. Его нервозность как рукой сняло. Он выплюнул на ладонь косточку, гадая, а какие семена уже лежат в земле этой поляны. А потом приказал себе перестать думать. Апельсин. Редкое наслаждение. Просто ешь и радуйся.
Спустя мгновение он спросил:
— Как ты?
— Лучше. Прежде... я как будто пыталась сориентироваться в новой стране, где нет такого понятия, как земля. По крайней мере, теперь я знаю, на чём стою. — Он услышал, как она отряхивает руки. Потом послышался отзвук невысказанных вещей, взвешенных слов и ожидания. Печаль, что она излучала. Её тихая пульсация.
— Тебе правда лучше? — с нежностью переспросил Арин.
Он услышал, как она задержала дыхание.
— Ты не обязана чувствовать себя лучше.
Тишина разрасталась в своих размерах.
— Я бы не хотел так, — сказал он.
— А как бы ты хотел? — её голос был тоньше ниточки.
Арин думал о неправильности потерь, о том, как в детстве ему хотелось шагнуть навстречу им и рухнуть с головой, чтобы после винить себя не только за то, что он не смог сделать, когда солдаты вторглись к ним в дом, но и за свое бездонное горе. Он должен видеть зияние дыр в своей жизни. Чтобы избегать их. Ступай осторожно, Арин, почему у тебя не получается быть аккуратным? Мама, папа, сестра. Что можно сказать о том, кто ежедневно погружается в своё горе и живёт на самом его дне и не хочет выходить на свет?
Он вспомнил, как начал ненавидеть себя. Формирование своего гнева. Арин думал о том, что определенные слова могут одновременно иметь значение собственное и противоположное. Торопиться не спеша, громкая тишина. Он думал о том, как печаль находит места, где ты всё ещё един. Твоё прошлое и настоящее. Любовь и ненависть. Она вставляет в трещину долото и с любопытством ждёт, что будет дальше. Ему хотелось высказаться, но он не решался. Он боялся сказать что-то не так. Он боялся, что его гнев к её отцу сможет исказить то, что он хотел выразить. И к тому же, ни с того ни с сего, он больше не был уверен, стоит ли отвечать на её вопрос... а вдруг он своим ответом, навеянным потерями, толкнет девушку к воспоминаниям о ее собственных потерях, и она станет похожей на него.
Арин уставился на тёмный контур её лица. Вопрос Кестрел завладел всем его существом.
И не отпускал, пока он не смог видеть в темноте. Или ему так показалось. Он знал, почему она сжимает челюсти, почему впивается ногтями в ладони. Арин знал её.
—
— Он бы хотел, чтобы я была сильной.
Её слова так разозлили Арина, что ему пришлось прикусить язык из опасения наговорить лишнего.
— Я пытаюсь сказать тебе кое-что, с тех самых пор, как догнала вас, — сказала Кестрел.
А он избегал её, давая всевозможными способами понять, что ей нужно уехать. Ему стало стыдно. Апельсиновые корки выпали у него из рук в грязь.
— Мне очень жаль. Я был невыносим.
— Всего лишь напуган. И это без участия пауков.
Это было так похоже на неё: привнести лёгкость, даже когда невыносимо тяжело.
— Пожалуйста, расскажи мне, — попросил он.
— Я помню гораздо больше о последнем дне в императорском дворце, чем озвучила ранее, когда присоединилась к твоей армии. Мне казалось, что расскажи я больше, это ранило бы тебя.
— Всё равно расскажи.
— Ты пришёл ко мне в музыкальную комнату.
— Да. — Он помнил: как его ладонь легла на дверь музыкальной комнаты. Дверь открылась, она увидела его, и вся побелела.
— Отец слышал весь наш разговор. Он подслушивал из тайной комнаты, специально построенной для шпионажа. Она скрыта за полками.
До него начало доходить. Перед его мысленным взором пронеслись события того дня. Ему стало дурно. Жест её тонкой руки, дрожь тела, настоятельная просьба держаться от неё подальше, когда он появился на пороге музыкальной комнаты. Но он бросился сломя голову вперед. А она просила его уйти. Но он лишь подходил ближе.
— Я пыталась предупредить тебя, сказать, что он там, — сказала Кестрел, — но ничего не вышло.
Она потянулась за ручкой и бумагой. Записка... теперь он понял. Она хотела написать то, что не могла сказать вслух. Он вырвал перо из её рук и бросил на пол.
«Так вот, значит, как себя чувствуют те, кому живот вспарывают ножом», — подумал он.
Кестрел заговорила быстрее, голос её дрожал.
— Он не собирался за мной шпионить, только хотел послушать, как я играю. Нам было сложно разговаривать друг с другом. Нам проще было разделить секрет. Он приходил и слушал, притворяясь, что его на самом деле там нет. Но я была счастлива, что он меня слышит. А потом дверь открылась. Я почувствовала... Я помню, что почувствовала. Я не имела в виду того, что наговорила тебе. Я обидела тебя. Прости.
— Не говори так. Не извиняйся. Это я тебя подвел.
— Я никогда не доверяла тебе настолько, чтобы предоставить тебе возможность подвести меня или наоборот. Прости меня. Я была жестокой. Не только, чтобы защитить тебя от моего отца. Я хотела защитить и себя. Мне невыносима была мысль, что он всё узнает. Но, что было бы, расскажи я обо всем откровенно, попытайся признаться, что он скрывается в потайной комнате? Я могла бы просто рассказать тебе. Я бы призналась в содеянном и позволила ему об этом услышать. Да, я согласилась выйти замуж за принца, чтобы ты получил независимость. Да, я шпионила для Тенсена. Да, я любила тебя. — Наступила тишина. В отдалении мельтешили светлячки. — Почему я не призналась тогда? Как бы всё сложилось, если бы я всё рассказала?