Почти смешная история и другие истории для кино, театра
Шрифт:
Мимо нее задвигались, застучали вагоны, она шла по бетонной платформе, не смотрела на уходящий поезд и не глядела ни на кого.
Когда длинная платформа кончилась, Иллария вошла в здание вокзала, прямиком направилась к аптечному киоску и спросила у продавщицы, старенькой, в седых буклях:
— У вас продается цианистый калий?
В поезде Мешков торчал в коридоре, напротив своего купе, и курил, глядя в окно. Он оперся локтем о металлический прут, на котором висели скомканные белые
— Ваш билет! И не трогайте вы занавески, вечно все их дергают, вот они и залапанные!
— Пожалуйста! — Мешков достал билет и отдал.
— Место номер пятнадцать. — Проводница уложила билет в папку, в коленкоровый карман под пятнадцатым номером. — Что же вы жену-то с собой не взяли?
— Это не жена, — раздраженно ответил Мешков. На душе у него было неспокойно. Вся эта нелепая история с Илларией выбила его из колеи. Так бы он уже давно завалился в вагон-ресторан, занял место, пока его еще можно найти, и завел бы симпатичный разговор с таким же командированным. А сейчас никуда не хотелось идти.
— Ишь ты, — услышал Мешков издевательский голос проводницы, — не жена… Сам-то подержанный, можно определить, вторичное сырье, а все одно — завел! И конечно, наобещал!
— Да никого я не заводил! — взбеленился Мешков. — И вообще, какое ваше дело!
— Мое дело бабье, а вас всех, мужиков-шустряков, пересажать надо!
— Чай принесите! — приказал Мешков.
— Не принесу! — с вызовом отказалась проводница. — Все вы по городам шастаете, нам жизнь портите. Всухомятку живите, без чаю, а не нравится — жалуйтесь! Меня уволить нельзя, пусть такую другую дуреху ищут в этой трясучке вкалывать…
И заторопилась по служебному делу — собирать билеты…
Мешков опустил сигарету в металлическую пепельницу и вернулся в купе. На верхней полке кто-то спал. Внизу над крупной бельевой корзиной колдовал толстяк. Он доставал из корзины продукты и густо заставлял ими маленький вагонный столик.
Увидев Мешкова, толстяк обрадовался, что-то прожевал, проглотил:
— Помидорчиков хотите?
— Нет, спасибо! — Мешков уселся на полку напротив.
— Огурчиков соленых? — Толстяк один огурец отправил в рот, а другой протянул Мешкову. — Они из рассола, мыть не надо!
— Спасибо, нет! — опять отказался Мешков.
— Кабачок фаршированный? Жинка моя…
— Спасибо, не хочется, настроения нет! — Приставучий толстяк уже начинал злить.
— Еда от всего лечит — от болезней, от настроений! Хотите пирог с яйцами, с луком-порей… Жинка моя…
— Нет!
— Хлебушка черного с копченой грудинкой?
— Нет!
— Вот… рыбец… фантастический рыбец, будто бриллиантовый!!
— Нет!
— Ну тогда курочку… — растерялся толстяк. — Больше она мне ничего не поклала!
— А гусятины в вашем магазине нет? — с издевкой
Толстяк принял вопрос Мешкова, как говорится, на полном серьезе.
— Вот беда… Гусяки нету…
— А я ем только, как вы его зовете, гусяку! — Мешков поднялся, снова вышел в коридор и стал продвигаться по вагону. Навстречу шел другой пассажир.
— Чувствую, в ресторан?
— А куда же еще?
— Ни одного местечка.
— Спасибо. — Мешков вернулся к своему окну и стал в него глядеть.
Сквозь окно просачивался летний вечер. И поля, и леса, и проезжие деревушки заливало закатом. Настроение у Мешкова было противное. За его спиной прошла проводница и сказала ему в спину:
— Душегуб!
Следующим утром Мешков смешался с толпой, которая двигалась в одном направлении — от вокзала к станции метро.
Потом, уже в другом районе, он вышел из метро, свернул за угол…
А вскоре он уже входил к себе на работу, сел за стол, положил на него портфель и поздоровался:
— Общий привет!
— Прямо с вокзала? — спросил Гаврилов, худой очкастый мужчина, он сидел напротив Мешкова.
— С вокзала.
Гаврилов пристально посмотрел на прибывшего:
— Болен?
— Нет.
Гаврилов перегнулся через стол:
— В поезде перебрал?
— Нет! — ответил Мешков своим любимым словом.
Гаврилов покрутил головой:
— Чего-то ты весь перекошенный!
И тут Мешков засмеялся, не разжимая губ, вздернув вверх уголки:
— Очень может быть, что меня перекосило… Ты лучше скажи, какие новости?
— Бороздин на пенсию уходит, на его место берут Корешкова, того, который марки собирает, а управляющий намеревается срочно послать тебя в Тамбов.
— Я не могу скакать по городам! — взорвался Мешков. — Я живой человек.
— Это ты ему скажи, — посоветовал Гаврилов, — все-таки, что случилось, Витя?
Мешков усмехнулся:
— А вообще-то мне бы лучше не в Тамбов, а куда-нибудь на Курильские острова, а еще лучше в Антарктиду!
— Скоро будут уже отправлять на картошку, — напомнил Гаврилов, — ты можешь попроситься, и я тебе гарантирую, что тебя возьмут!
Это совершенно неповторимое ощущение — возвращаться домой. Если, конечно, ты любишь свой дом…
Мешков жил когда-то в тихом доме, который выходил в тихий двор, а потом, совершенно неожиданно, прорубили улицу. Теперь дом стал смотреть окнами на широкую шумную магистраль, которую в духе космической эры окрестили Планетной. Однако с другой стороны дома уцелели корявые липы, и старый тополь, и кусты черемухи.
Мешков сошел с автобуса, сделал несколько шагов, завернул во двор… и сразу почувствовал себя дома. И сразу забылось все — эта суматошная поездка, Иллария, Таисия…
Во дворе на скамейке сидели женщины с детьми.