Под чертой (сборник)
Шрифт:
34. Не твоего ума тело!//
О типажах спортсменов на улице
К городским спортсменам-любителям – персонажам скорее анекдота, чем даже комикса – прибавились новые типы, и я не в силах их определить. И это симптоматично.
В том, что я пишу, нет ни политических инвектив, ни социальных концепций, ни даже посягательств на государственный строй мыслей. Это пестрые заметки, лоскутное одеяло, – наблюдения, связанные с любительским, городским, массовым спортом. Тем, который под окнами, во дворе, в парке.
Пишу, потому что в свое время пережил резкое – как подъем переворотом – избавление
А рос я хилым мальчиком с впалой грудью, ждавшим уроков физкультуры, как виновный пес ждет хозяина, который точно будет бить. Все эти лазанья по канату. Прыжки через «козла». В высоту «ножницами» и «перекидным» способом. Трусы-майки. Метание мяча, которое особенно ненавидел – бросал плохо, близко, с неверным замахом и пальцем в небо. Ужас и смущение раздевалок, полных животной подростковой вони, – душевых, понятно, не было. И даже в университете – дамоклов меч отчисления за несдачу зачетов на кафедре физкультуры, возглавляемой грандиозной Светланой Михайловной, героиней анекдота про звонок в ректорат из зоопарка: «Ваша Светлана Михайловна попала в клетку со львами! Надо спасать!» – «Ваши львы, вы и спасайте…»
Как я понял позднее, моя нелюбовь к физкультуре, со всеми ее нормативами ГТО, подтягиваниями на перекладине и загородными соревнованиями по лыжам в натирающих ноги жестких ботинках, – эта нелюбовь, разделяемая тьмой российских тинэйджеров и по сей день, – была ненавистью к конвейеру, волочащему твое тело сквозь ножи государственной мясорубки. Тело должно уметь бегать стометровку, преодолевать препятствие, метать гранату. Затем ее ждет военкомат, медицинская карта в голой руке, не-вы-но-си-мо постыдное ощупывание хирургом, – и вперед, призыв, армия, чтоб мясорубка перемолола тебя в котлету во славу великой кухни, то бишь ради власти старых уродов, или даже нестарых уродов, царя, генсека, президента, ради мерзейшей государственной власти с пальцами брадобрея.
Этот государственный физкультурный морок – когда ты не душа, а туша в общем мясном строю; когда физика тела не ради твоего здоровья или удовольствия, а твое тело ради здоровья и удовольствия государства – стал рассеиваться лишь на старших курсах университета. Тогда, с оглядкою и осторожно, я стал водить знакомства с иностранцами. Иностранцы бегали по утрам. Рассказывали про аэробику и сквош после рабочего дня. К ним примыкала молодая профессура. Лихие преподы играли в теннис и гоняли на спортивных великах «Старт-шоссе» с низкими бараньими рулями и переключателями скоростей на раме (я, взгромоздившись на такой, выданный мне, как тулупчик с плеча Пугача, тут же с него долбанулся: не было навыка). У этих людей тела были их частной собственностью, спорт приносил личное наслаждение: я тоже возжаждал приватизации.
То есть в возрасте лет двадцати меня, что называется, вставило и переклинило. Вдруг дошло, что спорт – это не общая униформа, не школьный костюмчик из синей чертовой кожи с пластиковым шевроном с книгой и солнцем, один фасончик на всех, – а это индивидуальное, подбираемое персонально. Вот когда подкатил восторг! Стал просить товарища – кандидата в мастера по плаванию – учить брассу и вольному стилю, который обычно зовут «кролем». Поставил дыхание под водой, впервые проплыл без остановки 400 метров – восторг! Пробежал в парке пару километров (а как ненавидел раньше кроссы!) – восторг! Но ролики встал в 34 года – восторг! На горные лыжи в 40 – восторг! На сноуборд в 42 – восторг! Возраста нет! Пуза нет! Ветер в лицо!
Мои
И каждый раз, при сравнении того, как обстоят дела с массовым спортом «там» и «здесь» – я делал один и тот же печальный вывод. Там массовый, обычный, доступный спорт (я не беру горные лыжи, теннис, гольф, которые реально дороги) – он действительно массовый. Там я один из тысяч, выбегающих в парк поутру, потому что классно побегать поутру в парке. А в России я не такой, как все, я – исключение, чудик (а если честно – чудило в глазах более чем многих), практически фрик. Помню, как на меня таращились в зимнем Краснодаре, когда я бегал там в метель. Как удивлялись в забитом пробками Владивостоке, когда я спрашивал, почему там не ездят на велосипедах: «Так у нас же сопки!» – «Ну так на то и горный велосипед!» А в Лондоне никого не смущало, что я влетал на роликах на Портобелло-роуд: там, меж антикварами, есть продуктовый ряд с контрабандными французскими сырами и дешевой спаржей; я набивал рюкзак продуктами на неделю.
Было и еще одно отличие между тамошним и тутошним. Там я никогда не мог определить: что это за люди выбежали поутру и занимаются гимнастикой тай-ши в нью-йоркском Центральном парке? Аспиранты Колумбийского университета? Трейдеры с Уолл-стрит? Разминающие затекшие спины таксисты? Интеллектуалы из числа «самозанятых», self-employed?
Не только в Америке – нигде не мог определить. Всюду и всегда это были просто люди. Люди, занимающиеся своими телами и получающими от этого удовольствие. Людей было много. При этом все были разные. За границей даже бегают – обратите как-нибудь внимание! – по-разному. Один колени вскидывает чуть не до подбородка, другая вышвыривает ступни вбок, как царевна-лебедь крылья на пиру. Все улыбаются друг другу, а если встречаются на беге не в людном парке, а где-нибудь на тропинке над морем, приветственно машут рукой.
А у нас бегающих-прыгающих всегда было крайне мало. Частенько, нарезая пару кругов вокруг Петропавловки в Питере или шесть кругов по Миусской площади в Москве, я не встречал вообще никого, особенно в непогоду. На лыжах на Елагином острове в будний день мог никого не встретить. А если встречал, то число собратьев укладывалось в социальное меньшинство, притом делимое на подкатегории. Всего таких категорий, групп я насчитал шесть. Вот они, если интересно.
Типаж первый: бабушка-комсомолка. Худая как вобла, бывшая запевала комсомольских собраний («Товарищи, мы должны обсудить Ленинский зачет!»), нынешняя пенсионерка присутствует в любом городском ЦПКиО. Когда-то она бегала кроссы, борясь за честь организации («Кто, если не мы?!», «Товарищи, в здоровом теле – здоровый дух!»), а потом – потому что «старость меня дома не застанет, я в походе, я в пути!». Зимой эта постаревшая богиня, поджав губы и задавая внутренний отсчет ритма, катается на лыжах. Лыжи – деревянные, с креплением «гребешком», с черными негнущимися, пахнущими креозотом башмаками – были куплены еще тогда, когда «Сортавала» было брендом. На летние пробежки богиня долго выходила в кедах и советских полушерстяных рейтузах с «олимпийкой», но при Путине сдалась и приобрела на оптовом рынке китайский костюм, а также пару безымянных кроссовок. Одна из самых примечательных бабушек подобного типа водится в Петербурге у Петропавловской крепости: в межсезонье она купается в ледяной невской воде, а вылезая, бесстыже отжимает трусики, демонстрируя безлюдному пляжу тощий голый зад. Впрочем, тут она уже примыкает близко к другому типажу.