Под грозой (сборник)

Сурожский Павел Николаевич

— Не боишься, тетка?—спросил Мухин.

Женщина поставила на землю ведра и сказала:

— Бойся, не бойся, а воды нужно. Долго еще

стрелять будете?

— А кто стреляет?

— Да все вы, мужики. Баба не стала бы стре-

лять.

— За то бабе и дорога—от печи до порога.

— Вы то широкие. Развели катавасию—житья

нет. Ишь бухают, ни дня, ни ночи, чтоб им

в животе так бухало.

—Ничего, потерпи, мать, скоро полегчает.

—

Жди- и.

Женщина взяла ведра и пошла дальше.

— Беда с бабами,—покрутил головой Мухин.

Не понимают рабочего интереса1 . Чего стреляете?

Да как же не стрелять за рабочее дело? В Мо-

скве—власть Советов, а у нас—власть буржуев.

Там рабочие все взяли в свои руки, а у нас по

тюрьмам сидят. Да, что же мы не такие, как там?

Нужно одну линию держать.

У колодезя было пусто. Набрали воды и пошли

обратно под несмолкаемый грохот пушек.

13

Всю ночь грохотали над городом пушки, сотря-

сая воздух, землю, дома. Ночью как будто удваи-

вался их грохот, слышались новые оттенки ударов.

То загремят громовые раскаты, то, кажется,

будто кто разбивает гигантским молотом каленую

сталь, то как будто рвут на части куски крепкой

ткани. А иные удары падают мягко, звучно и не

пугают, а радуют слух.

Отблески молний вспыхивают там и сям, как

при настоящей грозе. Иногда подымаются зарева

и лижут мутно-красными языками небо.

Это горят дома, зажженные снарядами. Бегут

из них люди, спасая второпях вещи и детей. Бегут,

куда попало, лишь бы спрятать свой страх перед

грозой.

Ночью опять наплывала жуть, и не было сна,

мерещились всякие страхи.

Иногда в промежутки между пушечными вы-

стрелами слышались ружейные залпы, треск пуле-

метов, взрывы ручных гранат.

Это в темноте сталкивались два враждебных

отряда и вступали в бой.

Жирное щелканье, уханье, как будто от удара

в пустое ведро, и глухой шум. Кажется, будто

кто-то чудовищно жестокий токмачит о мостовую

чьи то головы, бросает их в пустую бочку и посы-

пает песком.

Жутко было слышать это жирное, глухое ток-

маченье, и громыханье пушек, похожее на раскаггы

грома, казалось менее страшным.

Раз поздно вечером, Щербаковы собирались

уже спать, кто-то постучался тихонько в двери.

Мать и Андрейка переглянулись, насторожи-

лись.

«Обыск», мелькнула у обоих одна и та же

мысль.

И стало страшно, холодом опахнуло тело.

Стук повторился.

Мать встала и пошла к дверям.

Андрейка

пошел следом.

— Кто там?

Слабый голос отозвался:

— Раненый. Пустите перевязать рану.

Открыли дверь. Вошел, пошатываясь, молодой

рабочий, весь в крови, в грязи. Правая рука

висела, как плеть, рукав был разорван и сочилась

оттуда кровь.

Рабочий сел на скамейку и, едва переводя дух,

сказал:

— Осколком задело. Стычка тут была с гайда-

маками. Товарищи прогнали их, а я отстал...

Дайте, если есть, тряпку какую - нибудь, пере-

вязать.

Он снял куртку, спустил с плеча рубаху. Рана

была глубокая.

Текла кровь.

— Промыть надо,—сказала мать.

Андрейка принес воды. Обмыли рану, перевя-

зали чистой тряпкой.

— Вот... теперь легче,— сказал раненый.

— Может, ты есть хочешь?—спросила мать.

— Да что? У вас самих, небось, пусто.

— Ничего. Хоть хлеба кусочек... Садись сюда.

Раненый сел к столу. Мать отрезала хлеба,

посыпала солью. Он взял левой рукой и стал есть.

— Правду сказать, с утра ничего не ел. Спа-

сибо... А где же хозяин ваш?

— Гайдамаки забрали,—тихо сказала мать.

— Та-ак,—протяжно вымолвил раненый.

— Не знаем, жив ли,— еще тише добавила она.

И отвернулась, чтобы скрыть слезы.

— Ничего,— сказал раненый,—скоро освобо-

дим. Еще два-три дня, и Рады не будет.

Бухнула пушка раскатисто, резко. Точно сто-

пудовый молот ударил по железу.

— Это наши из-за Днепра бьют,—сказал ране-

ный.—Мы уже много ихних орудий подбили.

Скоро им стрелять нечем будет.

Он дожевал кусок, запил водой и сказал раз-

моренным голосом:

— Спасибо вам, товарищи, за хлеб, за ласку.

А теперь надо итти.

Он поднялся, морщась от боли.

— Куда же ты в такую ночь,— забеспокоилась

мать.— Оставайся... Отдохнешь.

По лицу раненого проплыла волна смертель-

ной усталости. Упасть бы на лавку, закрыть глаза

и заснуть. Но он встряхнулся, выпрямился

и сказал:

— Нет, нужно итти. Если налетят гайдамаки

и найдут меня тут, то не будет пощады ни вам,

ни мне.

— Мы тебя спрячем,—обозвался Андрейка.

Раненый улыбнулся, покачал головой и сказал:

— Нет, нельзя. Прощайте... Спасибо вам.

Он вышел, пошатываясь, и исчез в темноте.

Пушки продолжали гукать, бросая в темноту

отблески, похожие на зарницы. Зловещие зарева

освещали город.