Под кодовым названием «Эдельвейс»
Шрифт:
…И вот теперь Адольфа Шеера донимали вопросы: все ли понял «дедушка Маклай», хорошо ли запомнил цифры, пошла ли в эфир радиограмма? За сведения Кристины Бергер немцы заплатили высокую цену. Почему же его информация обесценена? А что это так, сомнений не оставалось. Или, может, не дошла, не услышана? Он еще дважды ездил в Пятигорск, и каждый раз «дедушка Маклай» по приказанию господина редактора старательно мыл его машину. Так почему же?..
Глава шестнадцатая. МАЙОР ШТЮБЕ ПОДОЗРЕВАЕТ
Штурмбанфюрер Хейниш внимал майору Штюбе внешне сдержанно, но изо всех сил, даже суставы пальцев побелели, стиснул
После досадного случая с «Эсмеральдой» он ощущал некоторую неприятную зависимость от этого надоевшего своими глупыми подозрениями майора, а невозможность раз и навсегда положить решительный конец дурацким предположениям Штюбе раздражала его до озлобления. Он будто натягивал на свои нервы смирительную рубашку, а ярость прятал под каменной неподвижностью лица.
— Чего вы, собственно, хотите от этого полугра–жданского вояки Шеера? — спросил сдержанно, но без какого–либо оттенка любезности в голосе, глазах, на лице.
Штюбе удобно расположился в кресле возле стола и, попыхивая папиросой, уже в который раз отметил, что этот разговор, пожалуй, в десятый раз начинался и прерывался, не давая никаких результатов, ни на йоту не изменив ситуацию, которая майору с самого начала не нравилась и все больше не давала покоя.
— Ограничить его передвижения — вот и все. Я не понимаю, зачем писаке совать нос в сугубо военные дела, интересоваться дислокацией частей и так далее… Уже успел побывать даже в корпусе «Ф»…
— Это же вытекает из его творческого задания!
— Так ли? Через неделю — две мы возьмем Владикавказ и сможем за милую душу подарить ему хотя бы и фотокопию оперативной карты. Я лично могу такой подарок гарантировать. Но сейчас…
— Но сейчас он накапливает личные впечатления, которых не заменят никакие ваши оперативные карты. К тому же он имеет известный вам допуск! Вы, Штюбе, кроме кипы доносов, что–нибудь писали?
— Не возникала необходимость…
— Ну. хорошо! Тогда почему вы сами не арестуете его как шпиона? — ехидно поинтересовался Хейниш.
Штюбе отрезал не моргнув глазом:
— Без вашего ведома? Ведь он же сын вашего боевого друга!
— Только поэтому? Но повторяю, Штюбе, вот подтверждение полномочий Шеера из Берлина. Самого Бормана! На наш запрос самому Мюллеру, шефу гестапо! Что вы на это скажете?
— Что на войне в прифронтовой полосе осторожность еще никому не помешала. Точная оперативная информация…
— «Точная оперативная информация»! — наконец вскипел Хейниш и резко швырнул карандаши на стол. — Вот где она у меня, ваша информация! — хлопнул себя по толстой шее. — А на что нам указывает шеф СД Кальтенбруннер? И требует немедленных действий! Оказывается, рейхсминистру Гиммлеру из абверовских источников — то есть из ваших! — стало известно, что поставка военного снаряжения и боеприпасов с Урала на фронт под Сталинград, а значит, и на Кавказ, идет не по железным дорогам, а на подводах и санях и что, мол, каждая упряжка везет по два — три снаряда, после чего их перекладывают на другую. И вот таким, мол, средневековым способом осуществляется снабжение русских фронтов! Чему вы смеетесь, Штюбе? А наши службы теперь имеют приказ распространить по всей прифронтовой полосе русских инфекционные заболевания, чтобы сорвать это так называемое боеснабжение. А вот — смотрите! — длинный список разных эпидемических заболеваний, которые диверсанты СД должны немедленно пустить в дело по всему выдуманному абвером пути! Что вы скажете об этом вздоре, Штюбе?
—
— Боже мой! А кто принес эту дурацкую информацию?
— А кто этому вздору дал служебный ход?
Они сверлили друг друга глазами — злобно, враждебно, непримиримо, будто молча вели свой уже невысказанный диалог:
«Ваш тупой, как сапог, Канарис, возомнивший себя асом разведки…»
«Ваш жалкий невежда Гиммлер с его школярским представлением о разведке…»
— Чего вы, в конце концов, хотите? — наконец утомленно переспросил Хейниш.
— Проверки! — ответил Штюбе, — Окончательной и недвусмысленной.
— Кто ее проведет?
— Абвер!
— Но при моем контроле, — предостерег Хейниш.
— Согласен! Уверяю вас, господин штурмбанфюрер, проверка будет последней, и я вас больше не побеспокою.
— Разве это возможно с вашим патологическим недоверием, господин майор? — не удержался Хейниш, — Вы лучше помозгуйте, что мне отвечать обергруппен–фюреру Кальтенбруннеру по поводу гужевого мифа. Ведь он будет докладывать самому рейхсминистру!
Шум за окном отвлек их внимание, и почти тут же в кабинет вошел Вилли Майер:
— Прибыл Шеер. Примете? Он обязательно попросится к вам.
— «Обязательно»! — пробормотал Хейниш. — Приму в присутствии нашего глубокоуважаемого господина майора из ее величества службы абвер! — Он непроизвольно встал и подошел к окну. Шеер о чем–то бодро рассказывал в кругу офицеров, и рассказ его, очевидно, был интересным и остроумным, о чем убедительно говорили оживленные и веселые лица сотрудников СД. Ганс Лютке озабоченно хлопотал возле машины, приводя ее в порядок.
— Его всегда вот так встречают, — словно угадав мысли Хейниша, тихо заметил Майер.
— А вы не любите Шеера, Вилли, — сказал Штюбе, внимательно глядя на унтерштурмфюрера.
— Не имею для этого никаких оснований, господин майор, — сухо ответил Майер.
— Вы не любите его! — с нажимом и убежденно повторил майор, — Но почему? — И, не ожидая ответа, потому что его все равно не было бы, тоже подошел к окну, — А этот Лютке, несмотря на свое заиканье, старательный шофер, — проговорил задумчиво. — Машину держит в образцовом состоянии.
— Языком машины не моют, — въедливо сказал Хейниш.
— Да, это мне известно… Однако известно также, что, когда Шеер приазжает в редакцию, его шофер позволяет мыть машину какому–то деду Маклаю. Только ему одному! И больше — никому… Интересный факт, не правда ли?
— Вы опять за свое, Щтюбе, — скривился, как от зубной боли, Хейниш. — Мы же с вами обо всем договорились. Что вам еще нужно?
Этот треклятый абверовец обладал удивительной способностью портить ему настроение. Но с утра Хейниш чувствовал себя приподнято, празднично, даже с некоторым торжественным самоуважением, внешне сдерживаемым напускной скромностью, что нисколько не мешало ему внутренне гордиться собственной персоной. Утром пришел приказ, о котором знает лишь унтер–штурмфюрер Майер. Но служака Вилли умеет держать язык за крепко сомкнутыми челюстями. Теперь он — Хейниш — уже не просто штурмбанфюрер, а с ощутимой приставкой «обер», и значимость его возросла так же, как удлинилось произношение его нового звания. Однако — это что! Сегодня же в офицерском казино все разинут рты, когда вдруг увидят его в новеньком элегантном мундире с погонами оберштурмбанфюрера! Портной из заключенных уже шьет мундир в одиночной камере… О, да, разинут рты! Придется по этому поводу заливать глотки шнапсом. Что ж, он обеспечил и это, даже больше: два ящика коньяка и дюжина танцовщиц!