Под прусским орлом над Берлинским пеплом

ATSH

— У тебя румянец, — удивленно заметил я, потрепав её по макушке и ласково улыбнувшись.

— Мы гуляли, — с гордостью заявил Рой. Он стоял тут же, с видом заправского защитника. — Я вывел её на улицу, наконец-то. А то она совсем уже зачахла в четырех стенах, скоро начнёт падать в обморок от недостатка воздуха, как какая-нибудь благородная девица из романов.

— Не выдумывай, Рой, — фыркнула Хелла, слегка оттолкнув его, но в её голосе не было и тени обиды, лишь легкое смущение.

— Так, не приставайте к господину Кесслеру, — вмешалась Фике. — Он, должно быть, устал с дороги и проголодался. А ну, марш за стол, а то ужин совсем остынет!

Мы прошли в столовую

и разместились за большим деревянным столом. Я с теплотой оглядел родные лица, освещенные мягким светом керосиновой лампы. Мой взгляд остановился на Рое. Он приехал только вчера из Берлина, где вот уже четыре месяца учился в гимназии. Высокий, статный юноша с умными, проницательными глазами, он сильно повзрослел за время разлуки. Им редко разрешали выезжать за пределы гимназии, так что за эти месяцы мы виделись всего несколько раз: два раза приезжал он, и еще пару раз я сам навещал его в Берлине. В основном, мы обменивались письмами – длинными, подробными, в которых рассказывали друг другу обо всем, что происходило в нашей жизни. Я делился с ним своими мыслями и переживаниями, а он, в свою очередь, описывал мне свою учебу, новых товарищей, строгие порядки гимназии.

— Как дела, Рой? — спросил я, отламывая кусок свежего хлеба. — Как учёба? Доволен ли ты? Не обижают ли тебя старшие?

— Учителя строгие, — начал Рой, и уголки его губ непроизвольно опустились, выдавая его истинное отношение к происходящему. — Особенно фрау Глазенап. Она постоянно кричит на всех, придирается по мелочам, и говорит гадости ученикам, — голос Роя дрогнул, и я понял, что эта тема задевает его за живое.

— Тебе тоже говорит? — спросил я, стараясь скрыть тревогу в своем голосе. Я понимал, что гимназическая жизнь полна своих сложностей, особенно для таких, как Рой – выходцев из простой семьи.

— Да, — Рой отвел взгляд, словно ему было стыдно признаться в этом. — Она говорит, что я бедный мальчик из развалюхи, что у меня нет ни гроша за душой, и что меня выдают мои нищенские манеры. Говорит, что мне не место среди приличных людей.

Мое сердце сжалось от боли и гнева. Я знал, что Рой очень ранимый, и подобные слова могли нанести ему глубокую душевную травму.

— Мне с ней поговорить? — спросил я, приобнимая Роя за плечи. Этот жест был безмолвным обещанием, что я всегда буду рядом, всегда поддержу и защищу его. — Я могу написать директору гимназии или приехать и лично поговорить с этой фрау Глазенап.

— Нет-нет, не нужно, — Рой поспешно замотал головой. — Я не хочу быть стукачом, к тому же, это только усугубит ситуацию. Я сам разберусь, спасибо, Адам, — он слабо улыбнулся, пытаясь показать, что все в порядке, но я видел, как ему тяжело. — Я уже сказал ей, что если она считает, что у меня нищие манеры, то пусть научит меня богатому этикету, ведь, в конце концов, существует она за счёт денег учеников, а не наоборот. Так что она обязана сделать из меня приличного человека.

Хелла, до этого молча слушавшая наш разговор, звонко рассмеялась, откинув голову назад. Ей явно понравилось остроумие Роя, его находчивость и умение постоять за себя.

— Смотри, не перебарщивай с этим, ладно? — я улыбнулся, потрепав Роя по волосам. — Помни, главное – это не деньги и не манеры, а то, какой ты человек. Ты должен прежде всего быть честным, добрым и справедливым, а не заносчивым носителем толстого кошелька. Не позволяй этой фрау Глазенап сломить тебя.

Рой неожиданно крепко обнял меня, прижавшись щекой к моему плечу. В этом порыве, чувствовалась вся его благодарность, вся его любовь и забота обо мне. Ему было всего тринадцать лет, совсем еще мальчишка, но на его

плечи уже легло немало испытаний. Мне не удалось устроить его в гимназию раньше, сразу после того, как не стало фрау Ланге. Убийство матери, произошедшее прямо у него на глазах, произвело на него очень тяжёлое впечатление, оставив неизгладимый след в его душе. Ему потребовалось гораздо больше времени, чем я предполагал, чтобы оправиться от этого потрясения, научиться снова доверять миру, снова почувствовать себя в безопасности. Я долго сомневался, стоит ли вообще отправлять его в Берлин, но, тем не менее, едва он только переступил порог Берлинской гимназии, как стал меняться на глазах. Он заметно окреп, стал намного увереннее в себе, в его взгляде появилась осмысленность, а на губах все чаще стала играть улыбка. И хотя сейчас ему было непросто, я верил, что он справится, что он станет сильным и достойным человеком.

Рою было всего тринадцать, но он стремительно, неумолимо взрослел, с каждым днем все больше отдаляясь от того мальчика, которого я когда-то впервые встретил. Те наивные, детские черты, которые я так хорошо помнил, постепенно стирались, уступая место юношеской угловатости и серьезности. Он вытягивался, мужал, в его взгляде появилась глубина и осмысленность, а на смену детской припухлости щек пришла точеная линия скул. Теперь это был юноша, и, надо признать, весьма симпатичный, с правильными чертами лица, обрамленного копной непослушных русых волос. Но главное, что, несмотря на все испытания, он сохранил свою доброту, ту внутреннюю теплоту, которая всегда отличала его от других.

— Я хочу съездить к Хайо, — вдруг сказала Хелла, нарушив уютную тишину, воцарившуюся за столом. — Он сейчас живет в Эссене. Знаю, далековато, да, но я думаю, что это хорошая возможность немного встряхнуться, развеяться, сменить обстановку.

Я с тревогой посмотрел на сестру. Мысль о том, что она уедет так далеко, да еще и одна, наполняла меня беспокойством.

— Они все еще ищут тебя, Хелла, — напомнил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее. — Ты уверена, что это безопасно?

— Ну и что? — Хелла упрямо вскинула подбородок. — Я же не собираюсь возвращаться туда, в тот дом, в ту жизнь. Я поживу у Хайо какое-то время, осмотрюсь. Потом, если смогу, если все сложится, вернусь к тебе, Адам. Может, к тому времени все уляжется, и жизнь сложится иначе, по-новому.

— Ты уверена, что хочешь этого? — повторил я, вглядываясь в ее лицо. — Ты ведь знаешь, что можешь остаться здесь, со мной, навсегда.

— Более чем, — твердо ответила Хелла. — Мы с Хайо всегда были очень близки, еще с детства. У нас много общего. Он очень похож характером на маму, такой же добрый, отзывчивый и справедливый. И я знаю, что он всегда меня поймет, поддержит и защитит.

Я вздохнул. Спорить с Хеллой было бесполезно, особенно когда она что-то решила.

— Хорошо, — сдался я. — Тогда я куплю билеты на поезд. Когда ты хочешь ехать?

— Спасибо, Адам, ты самый лучший брат на свете! — Хелла тепло улыбнулась, и в ее глазах промелькнула искорка надежды. — Я напишу ему письмо, договорюсь обо всем, и тогда уже решим с датой.

Наконец, все домашние угомонились и легли спать. В доме воцарилась тишина. Я, не в силах уснуть, снова достал из-за пазухи ту самую тетрадь в кожаном переплете. Свет от одинокой свечи плясал по страницам, выхватывая из темноты неровные строчки, написанные сотни лет назад. Я открыл дневник на последней записи, пробегая глазами уже знакомые слова, но в этот раз вчитываясь в них гораздо внимательнее, пытаясь уловить скрытый смысл, проникнуть в тайну, окутавшую этот проклятый дом.