Под сенью Великого Леса
Шрифт:
— Мне будет хорошо, — кивнул Цессарат.
— Даже если твой семейный долг потребует выполнить что-то, что тебе не понравится? — усмехнулся Майкл.
Он прицелился и бросил маленький камешек в солнце. Камешек, конечно, не долетел до солнца, и отсюда Цессарат и Майкл не услышали плеск его падения в воду.
— Что ты все заладил про свой семейный долг?
— Я просто не понимаю, как это укладывается в твоей голове. Семейный долг вроде бы есть, и он важнее всего на свете, но ты отворачиваешься от своего брата. Ты же сам говорил, кровь гуще воды.
— Речь
— Почему? Просто потому, что Чароит другой, не такой, как ты? Он позволил тебе быть собой. Почему ты не хочешь позволить ему быть собой?
— Ты знаешь, что ты очень любопытный и болтливый? — разозлился Цессарат.
Майкл хмыкнул и ничего не ответил.
— Хорошо, — сердито сказал Цессарат. — Хорошо, Первый дракон тебя раздери, будь по-твоему! Я возьму кентарийское зеркало, которое просил Чароит, и отнесу ему в Великий Лес. А ты после этого вернешься домой к своей семье и исполнишь свой долг. Договорились?
Майкл вздохнул.
— Хорошо. Маленьким людям — большие жертвы, — с достоинством сказал он. — Ты помогаешь Чароиту, а я возвращаюсь к семье. Только возьми меня, пожалуйста, с собой в Великий Лес. Я хочу туда вернуться.
Цессарат долгим взглядом посмотрел на Майкла. Ему хотелось убить мальчишку, и вместе с тем он чувствовал благодарность. Майкл озвучил именно те мысли, которые беспокоили Цессарата, и наконец разложил все по полочкам в чрезмерно умной драконьей голове. Надо было просто провернуть сделку с самим собой. Успокоить совесть одним хорошим делом — и уйти на покой, уползти обратно в логово одиночества и простого драконьего счастья.
— Чароит, ты все еще здесь?
— Да куда я денусь, я всегда на другом конце. Иного нам и не дано, — безрадостно отозвался Чароит.
— Я передумал. Я принесу зеркало в Великий Лес. А потом мы разойдемся навсегда и больше никогда друг друга не потревожим.
*
Гахаре пришлось считать до десяти, чтобы успокоить мысли. Она не говорила с мамой с тех пор, как вернулась из Гарлана. «Я в порядке, — сказала тогда Гахара. — Но мы больше не должны связываться. Не так, как мы делаем сейчас». Она объяснила маме, что больше не может вызывать недоверие друзей и передавать важные планы просто для того, чтобы Келемия потешила свое самолюбие. Гахара надеялась, что правильно донесла до матери свою позицию, но Келемия пришла в ярость и в ту же секунду отказалась от дочери.
Это было тогда. Много дней назад. А теперь в Великом Лесу идет серьезная война, на которой Гахара может погибнуть, и мама ни за что не оставит ее сражаться одну. В роде Сантре так не поступают. Есть семья. Честь семьи, долг семьи. Единство семьи.
Мама ее не оставит.
В зеркальной глади появились глаза Келемии: серые и холодные, как блеск стали. Затем Гахара увидела и ее лицо, бледное, исполосованное глубокими шрамами. Келемия одержала немало побед, но перед этим пережила и немало поражений. Она гордилась своими шрамами и никогда не скрывала их. Начищенные доспехи Келемии сверкали в свете синих огней, которые не гасили в тронном зале даже
— Гахара, — холодно произнесла Келемия, ничуть не изменившись в лице.
— Моя королева, — склонила голову Гахара. — Мама.
— Ты плохо запомнила наш последний разговор? — осведомилась Келемия.
— Нет, я помню все, что ты мне сказала — слово в слово, — честно ответила Гахара. — Но теперь… Понимаешь, ситуация изменилась. В Великий Лес пришла война.
Келемия даже бровью не шевельнула.
— Ворлак Мердил объединился с Последователями Древнего Пути, Черной Колдуньей и опасной ведьмой из неизвестного мира. Он привел в Великий Лес свою армию и пробудил Темную Сущность — воплощение зла и скверны. Завоевал Эйланис, схватил Дерка и Белую Колдунью.
Келемия молчала.
— Мы несколько раз попытались отвоевать Эйланис, но нам противостоит слишком много врагов, а нас мало — даже с кентарийцами.
— И что я должна сделать? — наконец спросила Келемия.
— Я знаю, что прошу о многом, но… — Гахара запнулась. — Пожалуйста, если ты можешь дать хотя бы десяток хороших воинов, пришли их в Великий Лес. Северяне — лучшие бойцы среди всех миров. С твоей помощью мы можем отвоевать Великий Лес.
— Отвоевать мир, ради которого ты отказалась от своей семьи, — кивнула Келемия.
Гахара вздрогнула — настолько неприятно звучали эти слова. Она вскочила и схватилась было за меч, да вот только драться было не с кем.
— Я по-прежнему предана своему роду и предана Северу, — ответила Гахара, гордо вздернув подбородок.
— Если бы ты была ему предана, ты бы держала меня в курсе всего, что происходит. Ты была бы моими глазами, — отчеканила Келемия. — Но ты приняла свое решение, пойдя наперекор королевской воле. Это измена, Гахара, и мое самое сильное разочарование.
Гахара почувствовала, как в горле встал тяжелый комок, который никак не получалось сглотнуть. Она не хотела плакать, но горечь и чувство несправедливости разрывали ее изнутри.
— Это неправда, — проговорила она. — У меня есть долг перед Великим Лесом. Ты отправила меня сюда, чтобы я была Избранной, представляла наш мир. Чтобы я защищала этот перекресток, как и положено воину, человеку чести!
— Воин может защищать только свой дом, — покачала головой Келемия. — У тебя был выбор, и ты его сделала. Теперь Великий Лес — твой дом, и я не стану его защищать.
— Но… — Гахара захлебнулась словами. — Ведь Великий Лес — это перекресток, и он связывает все миры воедино! Тебе же не может быть на это все равно!
— А какое мне дело? Я отправляла тебя туда не для того, чтобы ты всерьез принималась за игры Дерка, — передернула плечами Келемия. — Нам на Севере чужаки не нужны. Только здесь наш истинный дом, наше истинное предназначение. Ты предала его, предала меня, отказалась помогать мне и своему дому — неси за это ответственность. Теперь мой черед отказывать в помощи тебе.