Подмосковные вечера. История Вана Клиберна. Как человек и его музыка остановили холодную войну
Шрифт:
Квартира 9В не была одним из великолепных люксов с богато украшенными каминами и потолками высотой 4,3 метра, а из ее окон не открывались великолепные виды. Во времена Великой депрессии многие квартиры в доме были поделены на части, и бывшие огромные спальни превратились в студии. Здесь потолки были высотой всего около 2,5 метра, а окна выходили на задворки зданий, стоявших на 58-й улице. Вану это было очень удобно: в сумраке ему лучше спалось. По его просьбе телефонная компания установила ему аппарат с длинным шнуром, чтобы он мог говорить, лежа в постели или находясь в ванной комнате. Ван сам выбрал декор квартиры: светло-сизые обои для гостиной и яркий «китайский» красный цвет для крошечной кухни, напоминавшей лакированную шкатулку [SH; VCL, 68–69]. Кухонные полки обычно пустовали; здесь стояло только несколько бокалов – достаточно для приема пары-тройки гостей. Диван-кровать, позаимствованный у родителей, поместился у стены гостиной; а все остальное место в комнате занял двухметровый рояль Steinway, накрытый одеялом для приглушения звука. После переезда сюда Ван для вдохновения начал посещать музеи и антикварные магазины, а также участвовать в аукционах. В результате в квартире появились мутные картины маслом по цене один доллар за штуку и старые зеркала, которые он ставил у камина, чтобы замаскировать грубо окрашенные кирпичи…
Ему было удобно так жить. Он ужинал в хороших ресторанах с друзьями,
123
Гэри и Наоми Графман, интервью автору книги; Graffman Gary. I Really Should Be Practicing. – Garden City, New York: Doubleday, 1981. – P. 312–313; Barron James. Old Acquaintances Remember Cli-burn // NYT. – 2013. – February 27.
– Могу я поговорить с Ваном? Спасибо!.
– Ту… Ту… Ту…
– Подъем! Пора вставать!
– М-м-м-м-м…
Для Наоми… он оставался милым забавным мальчиком, который, прижав нос к стеклу, большими глазами смотрит на все, что делается за окном.
Она звонила ему каждые десять минут, пока около одиннадцати он не вставал. В 12:45 открывалась дверь, которая находилась слева от ее стола с пишущей машинкой, и в проеме возникала его кудрявая голова. «Дорогая, я страшно голоден», – обычно говорил он. Они шли вниз, в Beefburger Hall, и обедали гамбургерами по 35 центов или, если Наоми решала покутить, чизбургерами по 45 центов [124] . Для Наоми, которая была старше Вана на пять лет, он оставался милым забавным мальчиком, который, прижав нос к стеклу, большими глазами смотрит на все, что делается за окном. Он всегда казался ей невероятно милым – кроме одного раза, когда его родители двое суток не сообщали, где они находятся, и он взбесился, обзванивая все места, в которых они могли быть, пока наконец не разыскал маму с папой [125] .
124
После возвращения из Москвы Ван выписал ей чек на один миллион долларов в качестве компенсации (с процентами) за все эти бургеры. Она его так и не обналичила.
125
Rogers Mary Russell. A Midnight Conversation with Van Cliburn ff FWS-T. – 1997. – May 18.
До тех пор пока Сол Юрок не отвечал на запросы, а Советский Союз был отгорожен непроницаемым железным занавесом, мечты Вана посетить Россию оставались бесплодными фантазиями. Только в октябре 1955 года, через три месяца после того, как он встретил свой очередной и ненавистный двадцать первый день рождения, до Нью-Йорка долетел из Москвы первый порыв ветра перемен. Он принял форму дородного Эмиля Гилельса, пианиста-виртуоза, который считался в Советском Союзе вторым после Святослава Рихтера, что ставило его в один ряд с лучшими пианистами мира. Гилельс оказался первым советским музыкантом, который посетил Соединенные Штаты после войны. Его визит стал большой сенсацией, и прохожие с удивлением оглядывались на волнистые светлые волосы советского музыканта, идущего по 57-й улице. Наоми Графман не удержалась, пошла за ним и посмотрела, как он покупает мягкую игрушку (щенка Снупи) в магазине Rappaport’s Toy Bazaar, заказывает блинчики в кафе Carnegie Deli и покупает жокейские шорты в знаменитом магазине М.Н. Lamston (все по пять и десять центов) [126] . Потом он зашел в Steinway Hall, выбрал концертный рояль, который должен быть отправиться в Москву, и рассчитался вытащенными из кармана стодолларовыми купюрами. Наоми проследила весь путь Гилельса вплоть до встречи с Розиной Левиной и другой встречи – со считавшейся тогда левой Мэрилин Монро, которую Гилельс пригласил в Москву.
126
Интервью автору книги.
Гилельс дебютировал в Carnegie Hall с Филадельфийским оркестром и Юджином Орманди, любимым дирижером Рахманинова. За то время, пока он играл неизбежный Первый концерт Чайковского для фортепиано с оркестром, публика от напряженности перешла к подлинному экстазу. Одноклассник по Джульярдской школе провел Вана в зал, где он занял один из стульев, поставленных на сцену для следующего выступления [VCG]. Ван сидел так, что ему было хорошо видно клавиатуру. Гилельс играл переложение для фортепиано «Петрушки» Стравинского, бурлеска, написанного в 1911 году для Русского балета Дягилева. По случайному совпадению Ван в тот день разучивал это произведение и, уходя на концерт, оставил его открытые ноты на рояле. Вернувшись домой, он навсегда убрал эти ноты с глаз долой – так хорошо ему не сыграть никогда.
Через несколько недель после Гилельса в США приехал советский скрипач Давид Ойстрах, удививший американцев своей яркой и виртуозной манерой исполнения. Знатоки начали судачить о том, что Америка оставляет поле культуры под напором Советов – и, как ни странно, они нашли себе союзника в лице президента Эйзенхауэра. Как выяснилось, такие тайные операции, как переправка за железный занавес на воздушных шарах книг Священного Писания или разбрасывание над страной листовок с чудовищно сложными поэмами Т.С. Элиота «Четыре квартета», имели ограниченный успех [127] . Айк (прозвище Эйзенхауэра. – Примеч. ред) начал подозревать, что прямое обращение к эмоциям может лучше противодействовать советской пропаганде, которая изображала Америку в карикатурном виде как страну танца джайв, жевательной резинки и гангстеров. Старый солдат уже дошел до того, что убедил своего воинственного госсекретаря Джона Фостера Даллеса включить «пение красивых гимнов» в число средств психологической войны [128] , а Конгресс санкционировал создание президентского фонда экстренной помощи для поддержки «культурных обменов в период холодной войны» (The President’s Emergency Fund for Participation in International Affairs).
127
К концу 1954 года с секретных площадок в Западной Германии в рамках проекта Bible Balloon в сторону России, Польши, Венгрии, Восточной Германии и Чехословакии было запущено 30 000 воздушных шаров со 163 000 текстов из Библии.
128
Эйзенхауэр – госсекретарю, меморандум, 24 октября 1953 года; Eisenhower Dwight D. Correspondence, 1953(1); Box 50, C. D. Jackson Papers, 1931–1967; [DDEPL].
129
Изменения произошли в соответствии с принятым в 1956 году Законом о международных культурных обменах и участии в торгово-промышленных выставках (The International Cultural Exchange and Trade Fair Participation Act). Годом раньше Государственный департамент запросил на это 22 миллиона долларов, но комиссия палаты представителей по бюджетным ассигнованиям уменьшила эту сумму вдвое.
Холодная война достигла того, чего никогда не смогла достичь никакая пропаганда: она убедила правительство США в необходимости публично поддержать американское искусство. Принятая Программа международных обменов быстро расширялась: в первые три года ее поддержкой пользовались двенадцать оркестров (в их числе оркестр NBC Symphony of the Air, Филадельфийский, Бостонский симфонический и Нью-Йоркский филармонический оркестры. Участие еще десяти коллективов было одобрено, но так и не реализовано, 38 заявок были отклонены), а в течение пяти лет – более ста исполнителей и групп, которые посетили более 90 стран. Ответственным за деятельность программы был Государственный департамент. В отличие от ЦРУ, чьи сотрудники были выпускниками престижных университетов, курили трубки и тайно ассигновали огромные суммы на пропаганду атональной музыки и абстрактного искусства, Госдеп выбирал деятелей культуры в основном из числа практикующих музыкантов, пытаясь при этом продвигать разнообразные по форме произведения. Политика властей стала подвергаться критике, когда выяснилось, что художники оказались более консервативными, чем правительство. Так, музыкальная секция проекта, которая каждые две-три недели заседала в Нью-Йорке, неоднократно отвергала участие музыкантов иностранного происхождения, и ее членам пришлось напоминать, что американская культура сложилась из самых разнообразных культур. Этот орган настолько предвзято относился к джазу, что для последнего пришлось создать отдельную секцию. Фонд также отказался от поддержки мюзикла Леонарда Бернстайна «Вестсайдская история» на том основании, что «показ бандитских разборок в Нью-Йорке не поможет развитию культурных связей» [130] . Должностных лиц того времени вполне можно было обвинить в том, что они завидовали советской системе, в которой деятели искусств рассматриваются как собственность государства, а оно производит систематический отбор самых талантливых, обучает их и отправляет лучших за границу. Тем не менее американцы в своей миссии достигли определенных успехов. Особенно восхищались за рубежом афроамериканскими исполнителями, что было важно в свете судебного процесса «Браун против Совета по образованию», когда раздельное обучение чернокожих и белых школьников было признано противоречащим конституции, а также советских обвинений в том, что в Америке действуют «законы Джима Кроу» о расовой сегрегации, а центральные части городов приходят в упадок.
130
[ММР], February 19, 1958, Folder 5, Box 2, [WSP].
Сначала советский блок был исключен из программы культурных обменов. «Мы не планируем направлять исполнителей за железный занавес, потому что там контролируют публику и она может причинить вред артистам», – сообщал официальный представитель Госдепа на одном из первых заседаний музыкального отдела [131] . Впрочем, реальная причина, скорее всего, заключалась в отсутствии доверия к американским артистам. Президент Джульярдской школы Билл Шуман, сам входивший в группу вокалистов, энергично протестовал против такого решения, но его предупредили, что он выходит за границы своей компетенции и вторгается в политику…
131
[ММР], December 8, 1954, Folder 1, Box 2, [WSP].
Эта проблема еще находилась в стадии самого горячего обсуждения, когда Никита Хрущев произнес самую взрывоопасную речь в истории Советского Союза.
5. «Секретный доклад»
XX съезд Коммунистической партии Советского Союза официально завершился. Десять дней полторы тысячи делегатов и гостей из 56 стран аплодировали череде выступлений, одобрявших идеологию и политику нового режима. Они уже вернулись в свои гостиничные номера и готовились нести решения съезда на места, когда советских участников вдруг снова спешно созвали в Кремле. Этого заседания не было в регламенте работы съезда, на него не были приглашены зарубежные делегаты. Не было никакого уведомления о том, какой вопрос будет обсуждаться, и никакой подготовки к тому, что должно было произойти. А произошло вот что: вскоре после полуночи 25 февраля 1956 года Никита Сергеевич Хрущев поднялся на трибуну и вторично похоронил Сталина.
Бурно жестикулируя, Хрущев сообщил, что марксизм-ленинизм поразило ужасное извращение. Культ личности вознес преступника до статуса бога. Сталин, по словам Хрущева, превратил правительство в машину репрессий и лжи. Он заключал в тюрьмы, пытал и убивал невинных людей и по своим параноидальным прихотям депортировал целые народы. Уничтожив перед Второй мировой войной четыре пятых командования армии, Сталин поступал с войсками, словно мальчик с солдатиками, а военные операции планировал по глобусу. Обвинив Сталина в том, что он потворствовал доносительству, Хрущев вдруг остановился и заговорил доверительно: «Сталин был человек очень мнительный, болезненно подозрительный, в чем мы убедились, работая вместе с ним. Он мог посмотреть на человека и сказать “Что-то у вас сегодня глаза бегают” или спросить “Почему вы сегодня часто отворачиваетесь, не смотрите прямо в глаза?”» [132] «Имея неограниченную власть, – добавил Хрущев, – он допускал жестокий произвол, подавлял человека морально и физически».
132
Conquest Robert. The Great Terror: Stalin’s Purge of the Thirties. – Harmondsworth: Penguin, 1971. – P. 102.