Подвиг
Шрифт:
— He имлъ такой чести.
— Значитъ изъ юнкеровъ, военщина … Ну, можетъ быть, слыхали и вы. Тогда … Землячества и сходки … Стаканы съ чаемъ и съ пивомъ. Стриженыя курсистки, теперь этимъ не удивишь никого, а тогда стриженая двка была пугало … И псни … Чего чего только не пли мы. И «Дубинушку», и «Солнце всходитъ и заходитъ», «Нагаечку», «Варшавянку» и про Байкалъ и этотъ самый «Интернацiоналъ», будь онъ трижды проклятъ, орали съ дикимъ восторгомъ. «Вставай проклятьемъ заклеймленный» … Въ облакахъ сквернаго табачнаго дыма, въ запах пива и водки и это звучало прямо великолпно. И представьте ни мало не боялись дворниковъ, и «шпиковъ». Mope по колно … Устраивали сходки въ стнахъ самого университета. Университетъ автономенъ! Подъ прикрытiемъ ректоровъ, профессоровъ и декановъ разводили такую революцiю, что дальше идти некуда … И уже разв слишкомъ разоремся: — «долой самодержавiе», придетъ полицiя
Нордековъ слушалъ и думалъ, что все это онъ зналъ и раньше изъ лекцiй Ястребова и Субботина, все это онъ читалъ и въ эмигрантскихъ газетахъ, но какъ то совсмъ это по иному звучало здсь, на набережной Невы, когда только что онъ своими глазами видалъ и говорилъ съ этимъ самымъ Вуз'овцемъ. Все было значительне и грозне. Онъ волновался предстоящей ему задачей, онъ не зналъ, какъ ему къ ней приступить, онъ ожидалъ, что тотъ, кто долженъ посвятить его въ работу его ободритъ, а онъ, вонъ какiя рчи заговорилъ!
Незнакомецъ продолжалъ, понизивъ голосъ.
— Вотъ мы съ вами, по костюму и по всему, — ну пролетарiи, а, можетъ быть, просто лишенцы какiе нибудь, чтобы поговорить должны сидть на вольномъ воздух, ибо въ домахъ стны слышатъ и стны доносятъ, а какъ же хотите, чтобы они то собрали такую массовку, такую сходку, какiя собирались при «проклятомъ Царизм«подъ жесточайшимъ полицейскимъ гне-томъ? И мы говоримъ съ вами и боимся, боимся, боимся, а вдругъ какой нибудь проклятый ершъ въ Нев да слушаетъ наши заговорныя рчи и поплыветъ и донесетъ. Такъ какъ же вы хотите, чтобы совтскiй то Вуз'овецъ устроилъ собесдованiе, ну хоть съ вами? … Гд? …
На совтской уплотненной квартир, гд сидятъ такiе «хамусъ вульгарисъ», при которыхъ ни о чемъ говорить кельзя? … Соберите теперешнихъ студентовъ, да никто и рта при нихъ не откроетъ, ибо никто не знаетъ, который изъ товарищей служитъ «сексотомъ» у Гепеу. Какъ бы настроите толпу пснями, когда мы и псень то никакихъ не знаемъ? Не «Боже Царя храни» намъ пть? … Надо еще эти то свои героическiя, душу поднимающiя псни создать.
— А частушки? — сказалъ Нордековъ, — въ нихъ такъ много иронiи и насмшки надъ большевиками.
— Да иронiи и насмшки, только больше надъ самими собою, чмъ надъ большевиками. И плаксивости русской въ нихъ тоже не мало. Самый задоръ то ихъ какой то жалующiйся … Нтъ, не это намъ надо. Нужна псня героическая, чтобы сама на бой толкала, чтобы на улицу звала, чтобы въ ней и барабанный бой и звуки трубъ слышались, такой псни нтъ у насъ … Не поютъ, да и не смютъ пть. Ну, скажемъ, и соберутся наши вузовцы, такъ они то несчастные никогда не знаютъ ктодонесетъ, но всегда знаютъ, что кто-тодонесетъ наврно. Не запоешь при такихъ условiяхъ героической псни. Хожденiе въ народъ? … Да, пойди, — угробятъ за милую душу … Повсюду комсомольцы, повсюду сель-коры — безъ лести преданные оффицiальные доносчики … Нтъ не разсчитывайте на ныншняго студента. Не негодуйте на него, что онъ не бунтуетъ.
Онъ не виноватъ. Онъ воспитанъ въ «китайской» холодной школ, затвердилъ Ленинизмъ и въ Ленинизм этомъ вся его религiя. Онъ тупъ и необразованъ. Мертвой хваткой хватился онъ за скудную науку, которую ему преподносятъ замерзающiе профессора, дрожащiе за свою шкуру и съ упорствомъ тупицы лзетъ въ люди. Старается стать «выдвиженцемъ». Звринымъ инстинктомъ понимаетъ онъ, что знанiя его ничтожны, что онъ дуракъ и невжда и что дорога ему открыта только при совтской власти. Только при ней подхалимствомъ и доносами можетъ онъ и со своимъ скуднымъ багажомъ чего то достигнуть. Онъ понимаетъ, что всяческiе «уклоны» вредны и опасны, надо быть стопроцентнымъ коммунистомъ и тогда: — качай! валяй! … Такъ, какъ же заставите вы Вузовца кричать: — «долой совтскую власть». Она для него все. Въ ней его карьера, его будущее … А что касается до чувства справедливости, свойственнаго молодежи, ахъ, оставьте, пожалуйста, давно это стало буржуазнымъ предразсудкомъ. Можетъ быть, въ какой нибудь другой молодежи оно и есть, у насъ — «ударники» — то есть безъ лести преданные совтской власти, вотъ кто царитъ надъ умами …
Незнакомецъ поежился плечами, протянулъ руку, прося у Нордекова папироску и, закуривая ее, сказалъ.
— Знаете что … Мы что то все сидимъ на одномъ мст и бесда наша подозрительно долга. Мильтонъ второй разъ идетъ мимо насъ. Простимся безъ лапанiя, это здсь не принято и разойдемся. Пройдемте въ «садъ трудящихся» … Чувствуете всю глубину чисто
Незнакомецъ всталъ и пошелъ, широко разворачивая носки своихъ старыхъ кожаныхъ туфель и чуть раскачиваясь. Онъ шелъ самой безпечной походкой. На всей его фигур было написано, что ему самъ чортъ не братъ и что онъ въ этомъ самомъ Ленинград подл мильтоновъ и чекистовъ чувствуетъ себя прекрасно. Нордековъ подождалъ немного и, перейдя набережную, вошелъ въ Александровскiй садъ.
XIV
Какъ все здсь напомнило ему его дтство! Такъ же какъ и тогда плнительный ароматъ кустовъ, скошенной травы и цвтовъ, свжесть испаряющейся росы, запахъ старыхъ цвтущихъ липъ встртилъ Нордекова въ «саду трудящихся». За ршеткой и густою зарослью кустовъ звонили трамваи, изрдка, дребезжа разбитыми рессорами, проносился автомобиль такси, и издалека, съ площади грубымъ нечеловческимъ голосомъ объявлялъ что то громкоговоритель … Гуляющихъ было мало. Часъ былъ обденный. Только дти играли недалеко отъ памятника. Надъ кустами въ просвт площади высились купола Исаакiевскаго собора. Ихъ тусклое, облзлое золото такъ много говорило сердцу Hopдекова.
Незнакомецъ издали увидалъ Нордекова. Онъ всталъ со скамьи, гд услся въ ожиданiи, пошелъ навстрчу полковнику, взялъ его подъ руку и зашепталъ на ухо:
— Надо отдать справедливость, васъ тамъ удивительно одли и загримировали. Васъ выдаютъ только глаза.
— А что въ нихъ? — не безъ тревоги спросилъ Нордековъ.
— Очень они у васъ живые и въ тоже время спо койные. Тутъ или мертвые, какъ у уснувшей рыбы, или горящiе сумасшедшимъ огнемъ, полные революцiоннаго пафоса. Середины и, главное, спокойствiя нтъ. Или комсомольскiй сумасшедшiй экстазъ и восторгъ, или унылая голодная напряженность безпартiйнаго. Сядемъ здсь … Какая тишина! … Никого кругомъ. Разв только воробьи донесутъ на насъ … He безпокойтесь и они съумютъ это сдлать … Вотъ эта то тишина и кажущееся безлюдье и обманываютъ иностранныхъ постителеи Ленинграда. Отсюда и идетъ легенда о мертвомъ и пустомъ Петербург … Ничего не пустой … Жизнь бьется и клокочетъ въ немъ. He та, конечно, жизнь, къ какой мы съ вами привыкли … Жизнь молодая … Людей страшно сказать: будущаго!… Этихъ свтлыхъ строителей райской жизни, какая настанетъ, когда удастся «пятилтка». Случалось вамъ бывать раннею весною въ запущенномъ лсу? Оранжевые папоротники покрыли его. Все мертво подъ ними. Ихъ переплетъ сломанныхъ втвей и старыхъ почернвшихъ листьевъ, кажется, все заглушилъ. И ничего здсь не будетъ больше во вки вковъ. А зайдите черезъ нсколько дней. Какая буйная, густая поросль новыхъ побговъ вытснила стариковъ. Все кругомъ зелено и лишь кое гд на самой земл вы можете найти черные остатки прошлогоднихъ папоротниковъ. Смерти въ природ нтъ — есть вчное торжество и побда жизни надъ смертью, «аще не умретъ — не оживетъ». Жизнь торжествуетъ черезъ смерть и черезъ убiйство. Стараго рабочаго, что съ тоскою въ сердц ждалъ, какъ и чему его научитъ студентъ вы не найдете на заводахъ. Новый никого не станетъ слушать. Онъ обълся «политграмотой» и у него нтъ охоты слушать чьихъ бы то ни было рчей. Да и зачмъ? Теперь самое разршенное и есть самое запрещенное. Смачная ругань противъ Бога и религiи, порнографiя ничмъ не прикрытая — вотъ что дала ему власть … И … спортъ … Есть отъ чего съ ума спятить. Глаза на лобъ лзутъ отъ всей этой жизни, гд нтъ ни минуты покоя.
— Но онъ рабъ.
— Какъ сказать … Да, конечно, больше чмъ рабъ. Ho онъ этого не понимаетъ. Ему некогда надъ этимъ задуматься. Напротивъ онъ опьяненъ свободой. Это не парадоксъ … Непрерывка … Пятидневка … Онъ строитель «пятилтки». Поэты въ его честь слагаютъ стихи, такiе сумасшедшiе, что и понять ихъ нельзя. Ясно одно: — въ егочесть. Онъ герой. Онъ хозяинъ. Лесть … Ахъ чего только не сдлаетъ лесть. Да еще на такiя свжiя нетронутыя дрожжи … Посмотрите, что длается лтомъ на пригороднихъ дорогахъ, и не въ праздникъ, праздниковъ нтъ, а благодаря пятидневкамъ и непрерывкамь каждый день! Толпа, давка. Все стремится за городъ, какъ бывало мы, Петербуржцы, говорили:-«ins gr"une».