Подвиг

Краснов Петр Николаевич

Былъ конецъ октября. Ранцевъ съ Ферфаксовымъ возвращались изъ служебной поздки.

Ферфаксовъ высунулъ носъ изъ дохи и повернулъ лицо къ Ранцеву.

— Знаешь, Петръ Сергевичъ, сколько сегодня было градусовъ, когда мы вызжали изъ Покровскаго?

— Ну …

— Сорокъ ниже ноля.

— Я и не замтилъ …. Что значитъ въ напряженной работ и вниманiи къ своему длу … Да безвтряный морозъ — не морозъ.

Лошади съ заиндевлою, закурчавившеюся шерстью бойко бжали по крпкому промерзлому снгу. Зимнiя сумерки стыли кругомъ. Вдали показались огни освщенныхъ оконъ селенiя.

—

А тамъ, — помолчавъ, сказалъ Ранцевъ, — на Россiйскомъ острову, пожалуй, теперь вс сорокъ градусовъ выше ноля, и бдный нашъ Ричардъ Васильевичъ томится поди-ка цлыми сутками у радiо-аппарата. Пойду сейчасъ порадую его успхами организацiи Россiйскаго войска. Вдь мы сегодня смотрли первые эскадроны, сформированные здсь! …

X

Хмурою, iюльскою, безлунною ночью аэропланъ, на которомъ летли Нордековъ съ Парчевскимъ, приземился на окраин деревни Коломягъ на зацвтающемъ картофельномъ пол. Нордековъ, Парчевскiй и четверо спецiалистовъ по газовой оборон выпрыгнули изъ кабины и стали вытаскивать ящики и корзины.

— Ну … Храни васъ Господь, — приподнимая авiаторскiй шлемъ, сказалъ летчикъ.

— Спасибо … Летите? — сказалъ Нордековъ. Его таки укачало во время полета. На душ было невыразимо тоскливо. Жуткiй страхъ охватилъ его, Онъ съ трудомъ сдерживалъ волненiе. Зубы ляскали по зубамъ.

— А какъ же. Оборони Богъ, не увидадъ бы кто. Аэропланъ дрогнулъ и безшумно взмылъ къ темному въ дождевыхъ тучахъ небу. Шесть человкъ остались на пол.

Они оглядлись. Тихая, полная тумана, точно настороженная ночь была кругомъ. Картофельное поле полого спускалось въ неглубокiй оврагъ. Надъ головами было черное небо. Вдали въ немъ отражалось розовое зарево огней Петербурга. Въ воздух было холодно и сыро — вотъ вотъ польетъ дождь.

Парчевскiй, — онъ видлъ, что Нордековъ еще не пришелъ въ себя и не можетъ распоряжаться, — послалъ двоихъ на развдку, поискать какую-нибудь крышу. Прошло около часу. Наконецъ раздались осторожные шаги.

— Вы, Голубевъ? — окликнулъ подходившаго Парчевскiй.

— Я, господинъ полковникъ. Пожалуйте, идемте.

— Я останусь при вещахъ. Георгiй Димитрiевичъ пойдетъ съ вами.

— He извольте безпокоиться. Вотъ они и наши люди. Они все заберутъ.

Накрапывалъ дождь. По мокрой картофельной листв, спотыкаясь о гряды, спустились въ оврагъ, перешли его и на другой сторон увидали, какъ сквозь доски большой риги просвчивалъ свтъ дорожнаго электрическаго фонарика.

— Помщенiе хоть куда, пока другого въ город не присмотримъ, — сказалъ, оглядывая чистую пустую ригу, Парчевскiй. — Видно не все еще товарищи растащили. Вы куда же, Голубевъ?

— Я пойду съ Карнеевымъ лучевыя завсы поставлю, моторъ установлю. Вамъ покойне будетъ, а Ломовъ съ Дубровниковымъ вамъ койки поставятъ, да чайку согрютъ.

При свт одинокой свчи, вставленной въ дорожный подсвчникъ, ужинали. Мрный и крупный обложной дождь барабанилъ по тесовой крыш. Въ углу протекало. Тамъ лилась тонкая струйка воды и звенла съ тихою грустью въ накопившейся лужиц.

— Ну что-то Богъ завтра дастъ, — потягиваясь, сказалъ Парчевскiй, — вдь я родился и выросъ здсь,

Георгiй Димитрiевичъ. Въ Саперномъ переулк моя Родина. Найду ли я свой домъ? … Какъ странно, странно … «Опять на Родин … Вновь я постилъ тотъ уголокъ земли, гд я провелъ отшельникомъ три года незамтныхъ». Помните, Георгiй Димитрiевичъ, у Пушкина … «Здравствуй племя, младое, незнакомое» … Какое-то племя насъ завтра встртитъ? … Боже мой! … Коломяги! … Сколько лтъ дтьми мы проводили здсь на дач. Кажется, вчера выхалъ только. И паркъ Орлова Денисова помню съ его озерами и блыми лодками, и дворецъ съ пушками, отнятыми у французовъ въ двнадцатомъ году и танцульку съ полукруглой раковиной для музыкантовъ … Кажется, вчера танцовалъ я тамъ съ розовенькими гимназисточками вальсъ и польку … А теперь вотъ ни вальса, ни польки никто и не танцуетъ. И тамъ же подл площадки по кустамъ и лужайкамъ играли мы весело въ «казаки и разбойники».

Ломовъ, разставлявшiй койки, прислушался къ тому, что говорилъ Парчевскiй, поднялъ голову и сказалъ:

— Въ игр этой, господинъ полковникъ, помните, былъ «домъ» и кто добжалъ до дома, того уже и «пятнать» нельзя. Вотъ и у васъ такой домъ будетъ.

— Да, добжать бы только, — съ тяжелымъ вздохомъ сказалъ Нордековъ. Онъ посл выпитаго чая отошелъ немного. — Что же, господа, будемъ ложиться. Утро вечера мудрене.

— Штрафъ, господинъ полковникъ, — сказалъ Ломовъ. — Эка вы «господъ» вспомнили. Въ Ленинград-то!

— Вы тоже хороши. «Господинъ полковникъ»!

— Да уже, простите, больно противно «товарищемъ» васъ называть.

— Вотъ какъ обернулось, за каламбуръ можно посчитать. Хорошо, если «господинъ полковникъ» не обидится.

— Ну, полноте, — смутился Ломовъ.

— Такъ кмъ же мы будемъ? — звая, сказалъ Парчевскiй, стягивавшiй съ ногъ сапоги.

— Думаю, какъ придется, — залзая въ кожаный мшокъ, сказалъ Нордековъ. — И казаками и разбойниками. А прiятно, знаете, устроить и себ тоже своего рода экстерриторiальность … Совсмъ я теперь въ род какого-то совтскаго полпреда оказываюсь. Ну-ка, товарищи, суньтесь!

— Боюсь, что погибнутъ просто невинные дачники. Пойдутъ по грибы, попадутъ вотъ подъ этакiй дождище, кинутся къ риг, а ихъ тутъ Голубовъ своими газами и прихлопнетъ.

— А какъ же иначе, — лнивымъ барскимъ голосомъ проговорилъ Нордековъ. — Пусти-ка ихъ сюда!.. Мигомъ донесутъ. Вдь одна такая жестянка — онъ показалъ на жестянку съ французскимъ печеньемъ, — къ стнк и никакихъ гвоздей!..

— Гд лсъ рубятъ — щепки летятъ, — сказалъ спокойно Парчевскiй.

— Мы, товарищъ, «капучiй» не пустимъ. Зачмъ? Увидимъ — дачники, ну и пустимъ «смхачъ». Пусть немного посмются, а то, говорятъ, здсь люди и смяться совсмъ разучились, — сказалъ Ломовъ.

— Кто у аппарата? — спросилъ Нордековъ.

— До четырехъ часовъ Голубовъ, посл я.

— Не проспите?

— Не безпокойтесь, «товарищъ». Я во время полета, почитай, все время спалъ.

— А я никакъ не могъ, — жалобно изъ-подъ одяла сказалъ Нордековъ. — Меня совсмъ укачало. И сейчасъ голова трещитъ, какъ посл большого загула … Ахъ, было времячко, гуливали мы таки на маневрахъ подъ этимъ самымъ Санктъ-Петербургомъ.