Подвиг
Шрифт:
— А странно опять вотъ эдакъ заснуть въ риг подъ самымъ Петербургомъ. Точно и правда на маневрахъ. И дождь какой родной! Шумитъ, миляга. Какое все родное: — Коломяги, а тамъ Шувалово и лсъ … Тамъ дальше Парголовскiя высоты — Петербургская Швейцарiя, Левашово, Токсово и повернуть назадъ — Мурино, Ручьи, Гражданка и Лсной … Боже мой, Боже мой, неужели завтра я увижу зти мста? Завтра въ Петербург? … Засну ли я? … Сколько воспоминанiй!
— Спокойной ночи, — сказалъ Нордековъ.
— Спокойной ночи, — отвтилъ Парчевскiй.
Ломовъ погасилъ свчу и вышелъ изъ риги. Онъ
XI
Къ утру дождь пересталъ. Серебристый туманъ стлался надъ землею. Едва свтало, когда вс спавшiе въ риг встали, вернувшiйся съ поста Голубовъ сготовилъ чаю, вс обрядились въ костюмы для развдки.
— Н-да, кавалеры … Въ такихъ на avenue de l'Op^era самое мсто, — сказалъ, оглядывая свои босыя ноги въ опоркахъ, Парчевскiй.
— Молодчина все-таки этотъ Дрiянскiй, здорово обрядилъ насъ, — сказалъ Нордековъ. — Я и бороду, какъ слъ на аэропланъ, такъ и не брилъ. Парчевскiй, дай-ка зеркало. Поди, хорошъ.
— Настоящiй совтскiй гражданинъ, буржуемъ ничуть не пахнетъ.
Парчевскiй вышелъ изъ риги.
— Какъ странно быть безъ галстуха … Глупая привычка. А какъ-то будто неловко.
Онъ потянулъ носомъ.
— Какой воздухъ!.. He даромъ сказалъ Карамзинъ: — «Родина мила сердцу нашему не мстными красотами, не благодатнымъ климатомъ» …
— Да ужъ климатъ. Селедка пять копекъ, — сказалъ Голубовъ.
— Хорошо, товарищъ, кабы такъ. Поди хорошей-то селедки только въ магазин для интуристовъ и найдешь, а намъ теперь переходи на положенiе лишенцевъ, клади зубы ка полку.
Туманъ густлъ, садясь на землю. Студеная роса холодила лицо.
Парчевскiй провелъ ладонями по щекамъ.
— Роса-то душистая какая! И умываться не надо.
— Что вы, — сказалъ вышедшiй изъ риги спецiалистъ по газамъ Дубровниковъ. — Да какой же совтскiй гражданинъ когда умывается.
— Да привыкать надо къ «тутэшнимъ» порядкамъ. Это не отель «модернъ» съ проведенной холодной и горячей водой, съ газомъ и электричествомъ. Теперь станемъ жить по Зощенк.
На ихъ глазахъ точно съдало туманъ. Онъ осыпался мелкимъ дождикомъ. Наверху вдругъ открылись голубые просторы и брызнуло оттуда золотыми слпящими глаза солнечными лучами. Внизу пелена тумана была еще густа и надъ ея поверхностью, точно на сромъ, спокойномъ мор плыли дачныя крыши, верхушки кудрявыхъ березъ, палисадниковъ и «линiй» Коломягъ.
Когда Парчевскiй и Нордековъ дошли до деревни, они разстались. У каждаго была своя задача, своя явка. По одиночк казалось безопасне, да и если погибнетъ, попадется, — попадется одинъ, а не два. У каждаго на такой случай было въ боковомъ карман механическое вчное перо, которымъ ихъ снабдилъ профессоръ Вундерлихъ. Это «стило» было дешеваго, совсмъ «совтскаго» вида. Оно было сдлано по образцамъ, полученнымъ отъ «акцiонернаго общества» «Международная книга», фабрики «Союзъ». Въ немъ было сдлано особое приспособленiе и, если нажать пружинку, то на того, кто вздумалъ бы арестовать кого-нибудь изъ нихъ, найдетъ,
Парчевскiй, огибая Удльный паркъ, пошелъ по Марiинской улиц къ Финляндской желзной дорог. Онъ ршилъ хать поздомъ. Нордековъ бодро шагалъ по Коломяжскому шоссе къ Новой деревн …. Совтскiя опорки ловко сидли на босой ног — хорошо ихъ пригналъ Нифонтъ Ивановичъ на Россiйскомъ остров, - ноги сами шли. Волненiе бурлило кровь. Все тло стало напряженнымъ и сильнымъ, голова работала съ поразительною ясностью.
Маленькiя таратайки, запряженныя пузатыми съ сннымъ брюхомъ чухонскими лошадьми обгоняли Нордекова. Коломяжскiя крестьянки везли въ жестяныхъ кувшинахъ молоко въ городъ. Он были такiя же какъ ихъ съ дтства помнилъ Нордековъ. На тонкихъ и широкихъ дугахъ тихо позванивали колокольчики. Изъ-подъ пестрыхъ потрепанныхъ платковъ сурово смотрли загорлыя красныя лица.
Нордековъ перешелъ Строгановскiй мостъ, перескъ Каменный островъ и вошелъ на улицу «Красныхъ зорь». Нева синла и золотыми искорками горли ея маленькiя волны, поднимавшiяся отъ набгавшаго втерка. По рк скользили шлюпки. Полуголые молодые люди въ трусикахъ гребли на нихъ мрчо и сильно, спортивнымъ, любительскимъ ритмомъ. Надъ ркою съ Коломяжскаго аэродрома пролетлъ аэропланъ. Первые трамваи — 2-й и 31-й номера обогнали Нордекова. Онъ не рискнулъ ссть въ нихъ. Они были биткомъ набиты людьми. Люди стояли на площадкахъ и на ступенькахъ. Городъ просыпался. Совслужащiе спшили по мстамъ.
Нордековъ шелъ по хорошо знакомому проспекту. Какъ и раньше дома стояли тснымъ рядомъ. Кое-гд пооблупилась штукатурка, но окна блестли на солнц, и, казалось, за ними былъ тотъ Петербургскiй уютъ и тепло, которые такъ любилъ Нордековъ. Сердце щемило воспоминанiями. Здсь познакомился онъ съ Лелей Олтабасовой и здсь протекла ихъ нжная и горячая любовь. По этому проспекту, по этой мостовой, мимо этихъ домовъ, онъ здилъ съ ней на лихач. Онъ вспомнилъ ихъ медовый мсяцъ и уютные завтраки на Каменномъ остров у Кюба-Фелисьена. Да, все это было, но какъ будто и есть. Не такимъ представлялъ себ Петербургъ Нордековъ no эмигрантскимъ газетамъ. Ему казалось, что онъ долженъ идти между разломанныхъ домовъ, съ разбитыми стеклами, по улицамъ пустынно мертвымъ, гд нтъ никого и гд изъ-за каждаго угла смотритъ смерть. Ничего этого не было. Городъ жилъ утренней жизнью, какъ жили и другiе европейскiе города. Немного остре былъ запахъ помоевъ, грязне троттуары, и на мостовой втеръ сушилъ вчерашнiя лужи.
Молодой человкъ съ открытымъ улыбающимся лицомъ, въ рубашк безъ галстуха, въ пестрыхъ въ полоску штанахъ, съ книгами подъ мышкой, безъ шляпы, стриженый по мод, какъ и его Мишель Строговъ стригся, на темени кустъ торчащихъ волосъ и бритые виски шелъ, направляясь прямо на Нордекова.
— Гражданинъ, скажите, какъ пройти на улицу товарища Скороходова?
Нордековъ остановился. Недоумнiе было на его лиц. Студентъ? … Нордековъ привыкъ видть студентовъ въ форм, быть можетъ, и бдно, но опрятно одтыхъ, этотъ … Кто онъ? И вспомнилъ — Вузовецъ.