Подвиг

Краснов Петр Николаевич

Парки и сады, дворцы и зати Петергофа, «Детскаго» села, Стрльны, Оранiенбаума, Гатчины открыты для этой шумной толпы. Все больше молодежь, ничего не знающая, ничего не видавшая. Она врывается въ Императорскiя спальни, въ молельни, пялитъ глаза на семейныя, намоленныя иконы и слушаетъ объясненiя. Ей говорятъ:

— «васъ никогда и близко сюда не пускали. Тутъ стояли часовые, стража, васъ какъ собакъ шелудивыхъ гоняли отсюда — теперь это ваше — народное, потому что народъ взялъ въ свои руки власть, потому что вы и есть власть». «На этомъ стол такой то Императоръ подписалъ такiе то смертные приговоры. Здсь пытали декабристовъ, здсь мучили Русскiй народъ». И толпа вритъ, ибо что она знаетъ? Въ паркахъ на зеленыхъ газонахъ развеселая «пьянка». На берегу залива полно голыхъ тлъ. Мужчины и женщины купаются въ перемежку. «Долой стыдъ»! … To, что раньше блудливо подглядывали въ щели женскихъ купалень — открыто теперь для общаго обозрнiя. Какiя словечки, какiя соленыя шутки, какiе шлепки по голому тлу, какой звриный хохотъ вы услышите

здсь! Какiе поцлуи! … He хватаетъ кустовъ укрывать то, что должно быть укрыто. Звриный бытъ, звриная жизнь, но и звриная тоже радость … Уханье, визгъ, вопли, крики, пьяная ругань — ничего святого, ничего чистаго — подлинный адъ … А нравится … Свобода! … Повсюду устроены стадiоны, физ-культура процвтаетъ. Рабочихъ обучаютъ гимнастик, легкой атлетик, молодежь увлечена фут-боломъ. Устраиваютъ матчи и состязанiя. И, если это въ солнечный день, — подлинное счастье у этихъ людей. Имь сказано — и они этому крпко поврили — придетъ другая власть, она все это отъ нихъ отберетъ … Рабскiй трудъ … но и какой скверный, съ постоянными прогулами, со штрафными листами и съ такою небрежностью во всемъ, что иностранные инженеры только руками разводятъ. Наше былое «кое какъ» возведено теперь въ кубъ что ли? … И тутъ же поощренiя, красныя знамена, ордена имени Ленина — это не медали съ Царскимъ портретомъ — это дается всмъ, коллективу, это празднуется и это цнится … Пишутъ въ газетахъ, восхваляютъ въ стихахъ. Мы когда то смялись надъ Третьяковскимъ — «придворныи пiита». Теперь Демьяны Бдные, Маяковскiе, Есенины, и прочая полуграмотная дрянь льстятъ, какъ никакой придворный льстець и льстить то не посмлъ бы — народъ все сожретъ!.. Такъ чмъ же, какими посулами вы свернете рабочаго отъ такой жизни? Европейская, а боле того, христiанская мораль съ ея воздержанiемъ и постами покажется ему самыми тяжкими цпями. Совсть? … Да онъ выросъ безъ совсти. Да, бываетъ … Находитъ иногда раздумье, сомннiе, больше на двушекъ … И стрляются и топятся и вшаются отъ тоски лютой. Ихъ не жалютъ. Самоубiйство не въ фавор. Оно показываетъ слабость духа, а новый человкъ долженъ быть силенъ. Самоубiйцъ презираютъ. Жизнь молодежи несется какою то бшеною сарабандой. Только поспвай. Всегда на людяхъ. Все общественное, везд толпа. Въ столовыхъ, въ уборныхъ, всюду стадомъ, всюду вмст. Никогда наедин. И везд доносчики. На завод, на служб, въ комиссарiат, въ очередяхъ у лавки, на партiйномъ собранiи, въ народномъ университет, въ танцульк, на спортивной площадк, въ киношк, въ театр, въ бардак … Везд толпа … Подлинно пиръ Валтасара!

— Какой тамъ пиръ, — вставилъ Нордековъ. — Голодные люди.

— Они къ этому привыкли. Врачи ихъ убдили, что сть много вредно. И нашимъ, какъ китайцамъ — щепотка риса и довольно. Голодный паекъ. Они вдь съ дтства ничего другого и не видали, такъ что имъ! Это мы обдъ мене чмъ изъ трехъ блюдъ и въ обдь не считаемъ. Имъ съ утра и до вечера твердятъ о лютомъ голод заграницей.

— Ну ужъ! …

— Подите вы, такъ уврили. Вс думаютъ, что провизію и заграницей получаютъ по квиткамъ, везд пухнутъ отъ голода.

— Полноте, какъ можно этому поврить?

— Я старый уже человкъ и въ свое время живавшiй заграницей, а, порою, и я колеблюсь. Вс уши намъ этимъ прожужжали … Нтъ, бросьте, рабочаго вы никакъ не свернете … «Наша власть» — затвердилъ это и знать ничего не хочетъ. Вритъ въ пятилтку и въ грядущiй рай. Оыъ вритъ въ то, что Совты покорятъ весь мiръ, что везд будетъ третiй интернацiоналъ. Это религiя и какая сильная! … Онъ готовъ и на войну за это … Однако, знаете что, перемстимтесь опять, a то и правда воробьи на насъ донесутъ … Вы Петроградъ хорошо знаете?

— Прекрасно … Я въ немъ родился и выросъ. Да и служилъ почти всегда въ немъ.

— Ну многаго теперь и не узнаете. Одно разрушено, другое настроено. Одни прекрасные памятники сняты, другiе омерзительные наставлены. Стало больше садовъ. Цвтниками пустыри позасадили, дтскихъ площадокъ понадлали. Въ носъ, знаете, шибаетъ — вотъ она, смотрите, какая у насъ культура … Любимое слово, между прочимъ, у нашихъ дикарей. Водопроводы не дйствуютъ, на дворъ за нуждою бгаютъ, какъ при цар Горох, электричество то и дло пошаливаетъ, а левкоевъ и флоксовъ ка пустопорожнихъ мстахъ понатыкали и рады, какъ дти … Какъ дикари … Нтъ … какъ сумасшедшiе. Итакъ черезъ полчаса на «пол жертвъ революцiи». Тоже названьице! … У могилы борцовъ революцiи, гд пока тихо обваливается каменная краденая ограда, созданная по проекту архитектора Руднева и гд закопаны, не хочу сказать погребены, — Володарскiй, Урицкiй, Нахимсонъ, Сиверсъ, Толмачевъ, финскiе коммунисты и прочiе красавцы, да то быдло, которое создавало «февраль» и «октябрь» … Тамъ меня и ищите … Съ товарищескимъ привтомъ! … Пока! …

На этотъ разъ незнакомецъ пожалъ и даже потрясъ руку Нордекову и тою же нахоженною развалистою походкою пошелъ черезъ садъ къ Невскому проспекту.

XV

Нордековъ не узналъ Марсова поля. Оно слилось съ Лтнимъ и Михайловскимъ садами и стало громаднымъ паркомъ, полнымъ лужаекъ, кустовъ и цвточныхъ клумбъ. Здсь шумъ города былъ не такъ слышенъ и воробьи верещащими стаями переносились съ мста на мсто. Воздухъ былъ нженъ и прохладенъ. Съ Невы несло водянымъ запахомъ. На трав тутъ и тамъ лежали отдыхающiя парочки.

Со стороны Лтняго сада доносились мрные крики гимнастическихъ командъ. Нордековъ

сейчасъ же отыскалъ памятникъ. Его закладка была еще при немъ. Это Временное Правительство канонизировало бунтовщиковъ и погребло ихъ въ красныхъ гробахъ на Марсовомъ пол.

Незнакомецъ ходилъ, осматривая ршетку.

— А, наконецъ, вы, — онъ увлекъ Нордекова къ Лтнему саду.

— Знаете, что то много тутъ всякой публики шатается. Пойдемте къ Фонтанк. Тамъ всегда какъ то меньше народа бываетъ.

— Что это тамъ за крики? — спросилъ Нордековъ.

— Физ-культурники упражняются. Вы покидали Петербургъ, когда спортомъ занимались аристократическiя 6арышни, да немного офицеры … Теперь весь «молоднякъ» зараженъ спортомъ. Въ каждомъ городскомъ район свои кружки физ-культуры при предпрiятiяхъ и учрежденiяхъ. Казалось бы что общаго между спортомъ и Акушерскимъ техникумомъ, или Госметографiей, или Глухонмыми, а вотъ у каждаго есть свой кружокъ спорта. Каждая фабрика, школа, большой магазинъ, типографiя заняты спортомъ. Какихъ только клубовъ у насъ нтъ! Авто-мото-вело клубъ, Горно лыжный клубъ на Парголовскихъ высотахъ, четыре гребныхъ клуба, два парусныхъ, теннисъ, шахматы — и все для всхъ, конечно, для партiйцевъ прежде всего. Видите, какiя достиженiя! Есть отъ чего мозгамъ на бекрень свернуться … У насъ и говорятъ: — «безъ Бога, безъ Царя и безъ Россiи куда веселе живется» … Такъ вотъ какъ … Ну что же продолжимъ. Я имю приказъ информировать васъ о всемъ … Мн сказали, что у васъ, у эмиграцiи, большiя надежды на красную армiю. Вы какъ то не можете поврить, что красная армiя не Русская армiя, что она не наслдница славы и доблести Русской Императорской армiи? … He такъ ли? …

— Да, это такъ. Мы, старые Русскiе офицеры, знающiе и любящiе Русскую армiю и Русскаго солдата, не можемъ понять, какъ это такъ, чтобы Русскiе люди не желали имть прежней побдоносной Христолюбивой армiи.

— Такъ такъ … Когда то и я отбывалъ воинскую повинность и былъ вотъ въ этихъ самыхъ Павловскихъ казармахъ, что называется — вольноперомъ. Видалъ я тогдашнихъ новобранцевъ. Новобранецъ Императорской армiи приходилъ изъ богобоязненной семьи. Онъ боялся военной службы. Приступалъ онъ къ ней съ молитвой. Сколько, бывало, свчей наставятъ новобранцы передъ ротнымъ образомъ, сколько поклоновъ отобьютъ. Новобранецъ не терялъ связи съ семьею и домомъ. Письма изъ дома — радость. Побывка домой — мечта. Въ казарм его встрчалъ окрикъ. Онъ сразу сжимался отъ вншней дисциплины. Отданiе чести, отвты на привтствiе, чистота тла и одежды … ну тамъ еще барабанъ и учебный шагъ. Въ старой армiи умли муштровать и длать солдата. И везд грезится кулакъ … He сладкая, знаете, греза.

— Въ нашей армiи не били.

— Офицеры, да, можетъ быть … Врне — переставали бить. Но унтеръ-офицеры? … Во всякомъ случа грозили побить. «Я тебя подъ арестомъ сгною» … «Я теб морду набью, будешь помнить» … Вдь такъ? …

Нордековъ промолчалъ.

— Да не въ этомъ дло. Въ старой нашей армiи, при всемъ казарменномъ утсненiи и угнетенiи была — свобода … Были дни и часы, когда въ казармы безпрепятственно допускались постители. Они садились на койки и что говорили они, что длали, что приносили, никому до этого не было дла. Въ нашей старой казарм была — деликатность. Солдаты ходили въ отпускъ. Больше въ Апраксинъ дворъ за покупками, но за ними никто не слдовалъ по пятамъ и никто не слдилъ … Была, значитъ, возможность пропаганды въ войскахъ, и пропаганда шла. Теперь совсмъ другое. Красноармеецъ приходитъ изъ разрушенной семьи, съ поколебленнымъ родительскимъ авторитетомъ. Въ Бога онь не вритъ. Онъ еще въ деревн побывалъ и въ безбожникахъ и въ комсомол, ему на все плевать. Онъ никого и ничего не боится. Для него авторитетовъ нтъ. Голодный, оборванный, босой, шапка на затылокъ, въ глазахъ заячiй страхъ и наглость безъ мры — вотъ современный красный новобранецъ. Онъ повидалъ Все-воен-обучъ еще въ деревн и военной службы онъ не боится. Его однутъ, не Богъ всть какъ, много хуже, чмъ одвали въ Императорской армiи, но много лучше, чмъ одта толпа. Да вдь нашего то, стараго, онъ ничего не видалъ. У него сравненiе только съ окружающимъ и это сравненiе ему говоритъ, что онъ прекрасно одтъ и стъ такъ, какъ рядовому обывателю и не снится. Онъ зараженъ стремленiемъ воевать. «Даешь Варшаву»! … «Даешь Парижъ»! Отъ Варшавы то они драпали въ два счета, да вдь этого имъ не говоряiтъ. Въ нихъ насаждаютъ красноармейскiй шовинизмъ. И этотъ шовинизмъ и вы въ своихъ эмигрантскихъ газетахъ поддерживаете. Красная армiя первая въ мiр! …

Незнакомецъ сплюнулъ на сторону и посл короткаго молчанiя какимъ то рывкомъ кинулъ:

— Ни черта она не стоитъ ихъ красная армiя. Дер(ь)мо, какъ и вся совтская страна. Ложь и обманъ. Пусканiе пыли въ глаза и юнкерское фанфаронство.

Онъ окончательно замолчалъ, и Нордекову пришлось напомнить ему, что онъ говорилъ о красной армiи.

— Да такъ вотъ … Учоба не трудная … Вншность на второмъ план. За всякое старанiе — поощренiе, за всякую провинность наказанiе. Онъ наружно совершенно свободенъ. Вн службы, гуляй гд хочешь — запрета никуда нтъ. Но онъ никогда ни на одну минуту не бываетъ одинъ. Въ танцульку гурьбой, въ кинематографъ толпой, въ публичный домъ и то вс вмст. Не только слова, но самыя его мысли извстны товарищамъ. Везд есть невидимая коммунистическая ячейка безъ лести преданныхъ совтамъ людей, готовыхъ доносить. Какъ поведете вы при такихъ условiяхъ пропаганду? … Черезъ само начальство? Но, начальство изъ бывшихъ Царскихъ офицеровъ спитъ въ земл сырой.