Подвиг
Шрифт:
Во время чтенiя этой новой и показавшейся Нордекову необычайно смлой молитвы, онъ разсмотрлъ пожилого человка, стоявшаго у иконы Божiей Матери на колняхъ. Онъ былъ въ свтлыхъ штанахъ, въ темной рубашк и башмакахъ на босу ногу. Такъ онъ и былъ описанъ Ястребовымъ на Россiйскомъ острову.
Священникъ вышелъ читать заамвонную молитву. Молящiеся начинали выходить. Нордековъ подошелъ къ образу Божiей Матери и опустился на колни подл человка въ темной рубашк. Тотъ искоса взглянулъ на Нордекова и согнулся въ земномъ поклон. Въ тотъ же мигъ изъ за ворота его рубашки выскочилъ небольшой темный крестъ. Нордековъ усплъ увидть — «братскiй крестъ». Незнакомецъ поспшно спряталъ его за пазуху.
Все шло, какъ по писанному. Это ободрило Нордекова. Онъ нагнулся къ полу и прошепталъ:
— Коммунизмъ умретъ — Россiя не умретъ. Незнакомецъ
— Господи, спаси Россiю!
И сейчасъ же, не глядя на Нордекова всталъ съ колнъ и пошелъ изъ церкви. Нордековъ пошелъ за нимъ. Онъ нагналъ его на улиц идущимъ съ низко опущенной головой. Они свернули въ переулокъ. Тутъ было безлюдно. Человкъ въ темной рубашк повернулся лицомъ къ Нордекову и быстро и нервно бросилъ:
— Давайте!
Нордековъ подалъ ему отрзокъ игральной карты съ кривымъ завиткомъ. Незнакомецъ сличилъ его съ достаннымъ имъ изъ кармана другимъ отрзкомъ карты, облегченно вздохнулъ и сказалъ:
— Пойдемте вмст. Только не въ ногу. Вы идите своимъ шагомъ … Я пойду частымъ. И пока молчите.
Такъ прошли они долго, избгая большихъ улицъ, и вышли, наконецъ, на набережную Невы. У гранитной скамьи на полукругломъ выступ, гд никого не было и вообще мсто было тихое незнакомецъ предложилъ Нордекову ссть.
— Не устали? Мы то привыкли ходить. Бгунами сдлались. Ничего что на камн? … Говорятъ не хорошо, да мсто за то тихое. И мильтонъ далеко.
Передъ ними были запущенныя зданiя большихъ дворцовъ. Сзади тихо плескала Нева. Свжiй втерокъ набгалъ съ моря. Чмъ то роднымъ и милымъ вяло отъ него Нордекову. Вдали немолчно шумлъ и греготалъ городъ … Родной городъ Санктъ-Петербургъ, или хужой — Ленинградъ?
XIII
— Ну что, посмотрли нашу столицу? … Прекрасную нашу Сверную Пальмиру, — началъ незнакомецъ. — Уже маленькаго, поверхностнаго взгляда достаточно, — вы вдь не интуристъ, — сами Петербуржецъ, такъ поймете что это такое! … Сумасшедшiй домъ! … Въ немъ еще кое-гд бродятъ призраки … Тни прошлаго … Ихъ мало … Этого прошлаго, какъ огня боятся … Его — не было. Понимаете, ни Николая Второго, ни Александровъ, ни Екатерины какъ бы не существовало. Они только Петра I кое какъ допускаютъ. Они его революцiонеромъ считаютъ, тоже въ род какъ бы большевикомъ. А впрочемъ вообще то у нихъ исторiя съ «октября» начинается. «Рысыфысыры», а потомъ эти самые совты. Больше ничего. Какъ поется у насъ: — «во и во, ну и больше ничево» … Такъ имъ старики то эти самые вотъ какъ еще опасны. Они помнятъ, а помнить теперь запрещено. У насъ — молодежь. Она ничего не знаетъ, ничего не видала. Т, кому было три года, когда пришла эта самая совтская власть. Вотъ эти то и есть самые ихъ горячiе поклонники. Что они видали? Они, какъ прозрли — увидали себя въ совтской школ второй ступени, Они учились въ холодныхъ классахъ, гд замерзали чернила, учились безъ пособiй, учебниковъ, безъ тетрадей, часто безъ карандашей. Въ молодые годы я бывалъ въ Кита. Я видалъ тамъ такiя же школы. Голодные китайчата въ холодной фанз хоромъ повторяли за учителемъ какiя то фразы … Такъ вотъ тогда это въ Кита было нормально и никого не удивляло. Здсь это удивляетъ только насъ, старыхъ людей, — молодымъ это такъ же нормально, какъ китайцамъ нормальной казалась ихъ холодная школа. Потомъ Вуз'ы … Голодное и холодное существованiе въ уплотненныхъ квартирахъ, или еще того хуже въ общежитiяхъ. Это, гражданинъ, каторга. Принудительно жить въ тснот, валяться на однихъ постеляхъ съ людьми, съ которыми ничего общаго не имешь — это же, повторяю, самая жестокая каторга. Притомъ самая лютая классовая ненависть между ними. Молодые люди и двушки живутъ вмст, любовь, ревность, страсть выкинуты изъ ихъ обихода — буржуазные предразсудки! … Одинъ «актъ», или, какъ съ жестокимъ остроумiемъ, съ каторжнымъ остроумiемъ, сказалъ нашъ совтскiй писатель: — «стаканъ воды» … Адъ!
— Какъ должны въ этомъ аду ненавидть большевиковъ, — сказалъ тихимъ голосомъ Нордековъ.
— Вы думаете? — незнакомецъ прищурилъ глаза и острымъ, непрiятнымъ взглядомъ посмотрлъ на Нордекова. — У васъ сигареты наврно имются? … Поди еще и съ заграничнымъ табачкомъ … Угостите по прiятельски. А то мн эти наши «Тракторы»,
Онъ долго и со вкусомъ раскуривалъ предложенную Нордековымъ папиросу, потомъ продолжалъ съ жуткимъ спокойствiемъ, такъ не отвчавшимъ смыслу его рчи.
— Ненавидятъ всякую власть. И чмъ благородне, выше, доступне, скажемъ — красиве она, — тмъ боле лютой ненавистью ее ненавидятъ. Нашего прекраснаго Государя Императора, которому клялись въ «безпредльной преданности», котораго «обожали» — умли еще и какъ! ненавидть … Охотились за нимъ.
— Особые люди. He т, кто обожалъ его.
— Нтъ, гражданинъ, т же самые люди. Потому что онъ — власть! Потому что онъ — Государь … Вотъ поэтому онъ слишкомъ двсти лтъ взятъ подъ подозрнiе и облпленъ самою гнусною клеветой … Что, — вскрикнулъ незнакомецъ, — точно боялся, что Нордековъ возразитъ ему, — неправда?! … Кто всякiя гнусности писалъ и съ кафедры говорилъ про Домъ Романовыхъ? … Профессора, историки, публицисты, адвокаты … Эти «безпредльно преданные» благоговли передъ Герценомъ, Крапоткинымъ, Чернышевскимъ … Самые лучшiе наши поэты и писатели не прочь были изъ подъ полы написать гадкiе стишки, сказать гнусность! … А вдь ядъ то ея остается. Сто съ лишнимъ лтъ благоговли передъ мужикомъ, ходили въ народъ … На демократiю молились. Соцiализмомъ смнили христiанство. Вспахали и удобрили ниву и бросили въ нее смена. Теперь — собирайте урожай … Наша молодежь свою совтскую власть обожаетъ. Тоже — «безпредльно ей предана». Молодежь воспитана въ слпот и она слпа. Что говорить слпорожденному о красот природы и объ игр красокъ на солнечномъ луч — онъ не пойметъ вашихъ восторговъ …
Незнакомецъ притушилъ папиросу о гранитный парапетъ набережной и посл нкотораго молчанiя тихо и очень сердечно сказалъ:
— Вы присланы, чтобы поднять здсь возстанiе … Вывести народъ на улицу …
Нордековъ не отвчалъ.
— Я понимаю ваше молчанiе … Цню его … И крестъ Братскiй вы на мн видали … За этотъ крестъ, если найдутъ — разстрливаютъ … И отрзокъ карты я вамъ предъявилъ и все со мною вышло, какъ вамъ сказали тамъ, гд дали явку на меня, а вы все не врите. Правильно … Что жъ и я бы такъ же поступилъ … Здсь самому себ иной разъ не вришь … А вдругъ встанешь, да и пойдешь самъ на себя доносить, потому что надостъ скрываться.
— Нтъ, помилуйте … Отчего же, — какъ то смущенно заговорилъ Нордековъ. — Но, согласитесь, вашъ вопросъ … Здсь … Меня прямо огорошилъ …
— Ахъ да … Мильтонъ недалеко … И Гороховая, не за горами … А гд же говорить то? … Возстанiе? … Вы хотите заставить потечь рку снова по тому же руслу. Студенты, массовки … Рабочiе, митинги! … Армiя, безпорядки … И надъ всмъ, какъ руководитель — интеллигенцiя! … Либералы, народовольцы, нигилисты, соцiалисты, большевики! … Н-да … Задача. Прежде всего интеллигенцiи — нтъ … Была, да вся вышла. Выведена въ расходъ … Съ «блой» армiей ушла заграницу, убита, забита, загнана въ тартарары. А кто остался изъ этихъ «соцiалистовъ», пошелъ съ ними. И какъ было ему не пойдти? Онъ воспитывался въ ненависти и презрнiи къ религiи — большевики ему дали воинствующее безбожiе. Онъ ненавидлъ Императорскую власть — ему преподнесли такую ненависть, какая ему и не снилась въ самыя злыя минуты его жизни. Онъ презиралъ и не любилъ Россiю, ну такъ вотъ ея нтъ, вы понимаете, это выдумать надо: — нтъ Россiи! … Слышите, ни Россiи, ни Русскихъ нтъ, есть — Совты и есть совтскiе … Какъ же этимъ то такую власть не обожать? У насъ не только совтскiй патрiотизмъ, у насъ самый махровый совтскiй шовинизмъ …
— А кровь? … Какъ же они, въ большинств Толстовцы и непротивленцы, переварили всю большевицкую кровь, — сказалъ съ убдительною силою Нордековъ.
— Ахъ, кровь?… Но ему давно вдолбили въ голову, что при Царскомъ правительств въ сто разъ было больше крови, разстрловъ, пытокъ, казней и мученiй, въ сто разъ больше крови лилось. Открыли архивы и доказали, понимаете, доказали, что это такъ … He забудьте, что тутъ такая ложь, такая клевета, какой и самъ чортъ не придумаетъ. И голодъ и нищета при «Царизм«были въ сто разъ хуже! … Попробуйте сказать, что это неправда. Кто скажетъ? … Все боится, все «безпредльно предано» … Въ прежнее время все начиналось со студента. Кажется это въ «Бсахъ» я читалъ, какъ «отъ Москвы и до Ташкента вся Россiя ждетъ студента». Вы были студентомъ?