Подвиг
Шрифт:
— Мама!.. Папочка!.. Князь!.. — пробгая по двору, крикнула она. — Все такъ отлично … Ну такъ отлично… Очень даже хорошо все вышло. Лучше, право и не надо …
— Ты башмаки-то переоднь раньше … Простудишься, — сказала Любовь Димитрiевна.
— Ну, мамулечка, — удивительно мило протянула Галина. — Переоднусь посл, раньше все разскажу.
— Да вдь ты ничего еще и не ла.
— Ничего и не ла, — точно сама на себя удивилась Галина.
— Ну такъ шь раньше.
— Нтъ … Посл, папа … Это всегда успю. Раньше все по порядку.
Она не безъ гордости поставила корзинку съ грибами на столъ, сама сла подл печки, гд киплъ и свистлъ чайникъ, вдругъ вообразившiй себя заправскимъ самоваромъ, протянула ножки къ огню и начала.
— Ну-съ … Вышла я, и бгомъ, бгомъ, въ лсъ и къ отцу еодосiю. Заперто … Ну, да знаю я его уловки. Стучу … Слышу, говоритъ: — «Господи, спаси Россiю» …
Князь Ардаганскiй съ такимъ откровеннымъ восхищенiемъ и обожанiемъ смотрлъ на Галину, что та смутилась.
Князя оставили ужинать. Да и позда раньше не было. Уже ночью, всею семьею вышли его проводить. Все время разговоръ былъ о Галин, объ удачно отбытомъ обыск и вс жители фермы казались героями, хотя, вотъ онъ — подлинный герой — шелъ вмст съ ними! Но Ардаганскiй ни слова не говорилъ о томъ, чта всего два дня тому назадъ онъ на громадной вышин мчался на аэроплан надъ Атлантическимъ океаномъ, что страшный, совсмъ на земной, не похожiй холодъ забирался въ ихъ особо приспособленную каюту, что днемъ лучи солнца слпили глаза, а ночью по-иному, чмъ привыкъ видть ихъ князь, свтили звзды и безшумно несся аэропланъ надъ землею, чтобы спуститься въ дикомъ, не посщаемомъ людьми мст. По своей скромности князь объ этомъ не разсказывалъ, да ему и запрещено было говорить, какъ онъ попалъ во Францiю.
Дождь пересталъ. Прояснило, луна молодякъ проткнулась сквозь тучи. Разстались за деревней и князь, подобравъ на этотъ разъ концы своихъ штановъ, бодро зашагалъ на маленькую глухую станцiю.
И когда вдругъ изъ ночной тьмы показался пустой поздъ съ ярко освщенными вагонами, и князь слъ въ него и помчался черезъ ночь, онъ все думалъ о томъ, что онъ сейчасъ видлъ и слышалъ.
«Да, она героиня» — думалъ онъ. — «Настоящая героиня … Тургеневская двушка … Какъ она все сдлала-то. И лса не боялась …»
Надъ Парижемъ желтое свтилось зарево. Тамъ, гд была колонiальная выставка, ярко отражались въ неб огни, и лучи прожекторовъ свтили въ пространство. Князь сидлъ, какъ очарованный, смотрлъ въ окно и все думалъ: «она героиня … героиня моего романа».
XXII
Какъ и всегда, въ десятомъ часу утра почтальонъ на велосипед бодро подкатилъ къ калитк Пиксановской фермы и передалъ выбжавшей на его звонокъ Галин газету.
Пиксановъ сидлъ дома. Дожди мшали работать въ огород. Онъ развернулъ газету и сталъ ее читать. Всякая дребедень была теперь въ газетахъ. О главномъ, о Русскомъ, о томъ большомъ и больномъ, что заполняло думы всхъ читателей и волновало ихъ, или нельзя было писать, или не хотли писать и наполняли газетные листы разсказами о Джек Куган, о женахъ — сколько ихъ! — Шарло Чаплина, о его котелк и башмакахъ … Писали о сумасбродствахъ богатыхъ людей, о миллiонахъ, завщанныхъ любимой кошк или попугаю. И заголовки газетъ были такiе, что можно было подумать, что выходили газеты въ сумасшедшемъ дом. «Женщина, оказавшаяся мужчиной» … «Полковникъ, оказавшiйся женщиной» … «Подо льдомъ къ сверному полюсу» …
Разсянно скользя по этимъ пустымъ извстiямъ, Пиксановъ увидалъ заголовокъ жирнымъ шрифтомъ: «Таинственный аэропланъ».
…"Во французскихъ Альпахъ, въ район Шамоникса, туристы обнаружили на высот 3.500 метровъ аэропланъ. Ни въ самомъ аппарат, ни вокругъ него туристы не нашли летчиковъ, несмотря на усердные поиски. На снгу около аэроплана видны были большiя пятна, которыя въ начал показались туристамъ кровью.
«При ближайшемъ разслдованiи, однако, оказалось, что пятна, на снгу были сдланы какою-то жидкостью и имли форму правильныхъ круговъ: повидимому, въ этомъ мст кто-то указалъ авiатору куда спуститься.
«Какъ попалъ аэропланъ въ эти мста и куда двался летчикъ, — представляется весьма загадочнымъ.
«Жандармерiя производитъ разслдованiе» …
Пиксановъ опустилъ газету. «А вдь это ихъ аэропланъ», — подумалъ онъ. «Успетъ ли милый князь и т, кто прилетли съ нимъ, благополучно проскочить на этотъ аэропланъ и улетть, куда ему надо. И тамъ уже, какъ и у меня, жандармерiя впуталась въ ихъ тайное дло и мшаетъ планомрной работ».
«Да, ужасно … Зачмъ, почему, отчего, какая логика въ томъ, что капиталистическiя страны Европы такъ усиленно помогаютъ коммунистамъ разрушать ихъ же благосостоянiе и такъ же старательно мшаютъ тмъ, кто борется за право и законъ? … И всюду шныряютъ теперь эти скучающiе, снобирующiе туристы, и, кажется, нтъ теперь такой точки на земномъ шар, куда не проникъ бы какой-нибудь джентльменъ въ дорогомъ «пулловер«, въ гетрахъ и вязаной шапк и не остановился съ идiотской улыбкой разсматривать то, что такъ тщательно и съ такимъ рискомъ для жизни хотли отъ него скрыть. И какъ страшно, что и тамъ … Тоже … Какой-нибудь умирающiй отъ скуки, задавленный своими миллiонами американецъ, не наткнется въ своихъ плаванiяхъ на моторной яхт на тотъостровъ и не завопитъ о немъ въ газетахъ всего мiра … Ужасно … Эти мн снобы, бездльники, сами навязывающiе на собственную шею петлю коммунистической веревки!»..
Пиксановъ закурилъ дешевую папиросу и продолжалъ въ тяжкомъ раздумьи листать газету. Co двора доносилось кудахтанье куръ и звонкiй голосъ Галины.
— Мамулечка, сегодня молодыя курочки уже четвертое яйцо несутъ и все сто шестой номеръ …
«Да здсь жизнь», — со вздохомъ подумалъ Пиксановъ, — «тамъ противодйствiе жизни …. Ибо безъ Бога … ибо противъ Бога» …
Онъ углубился въ газету.
«Англiйская свадьба въ Русской церкви» … Тоже снобъ какой-нибудь, ради моды сунулся въ Русскую церковь … Или наша какая-нибудь бдная двушка продалась за англiйскiе фунты … «Вчера въ 9 1/2 часовъ вечера въ Русской церкви состоялось по православному обряду бракосочетанiе капитана англiйской службы Джемса Холливеля съ миссъ Анастасiей Гербертъ. Бракосочетакiе совершалъ …» На свадьб, однако, не было никого Русскаго. Свадьба была чисто англiйская … Но почему православная? «Тоже снобизмъ какой-нибудь, въ род путешествiя къ сверному полюсу на подводной лодк»…
«Чествованiе» … Ну, конечно! … Мы безъ чествованiй и праздниковъ обойтись никакъ не можемъ, хотя уже чего чествовать и что праздновать, когда я, гвардейскiй полковникъ, принужденъ здсь куръ разводить» …
Пиксановъ выплюнулъ недокуренную папиросу, швырнулъ газету на полъ и вышелъ изъ полутемной комнаты на дворъ. Яркiй солнечный свтъ его ослпилъ. Голубое небо было бездонно. На крыш ворковали, радуясь долгожданному солнцу голуби, воробьи, чирикали у навознаго ларя. Изъ курятника слышались звуки скребковъ. Любовь Димитрiевна съ Галиной чистили птичникъ.
Пиксановъ посмотрлъ на небо. «Можетъ бытъ, князь и летитъ, и все обошлось благополучно. Славный юноша … И, видимо, сраженъ моей баловницей. Ну что жъ, вотъ придемъ въ Россiю, тогда и мы будемъ чествовать и праздновать, уже на законномъ основанiи и по праву, каждый въ мр совершеннаго … А кто ничего? Ну ничего и не получитъ… Ничего и есть ничего. И ноль всегда ноль, какъ его ни чествуй и ни величай» …
XXIII
Получивъ отъ князя Ардаганскаго голубенькiй пакетикъ съ посланiемъ Мишеля Строгова, Леночка не ощутила никакой радости. Тревога охватила ея сердце. Что въ этомъ посланiи? Какая тайна? … Сорбонна за эти мсяцы кое-чему научила Леночку. Она показала ей, что миллiоны легко длаютъ въ кинематографахъ, да въ романахъ, въ жизни совсмъ не такъ это просто. Если это кинематографическая тайна, какъ ее использовать? … Страшно подумать, если это тайна политическая. Михако былъ замкнутъ и молчаливъ … На его лиц было такое выраженiе, какое Леночка видала въ кинематографахъ на лицахъ героевъ или преступниковъ. Посл разговоровъ съ Жаномъ Леночка поняла, что Парижъ съ его «ажанами» вовсе не безопасное мсто и здсь, если тайна касается совтской республики, можно такъ же влипнуть, какъ и въ какомъ-нибудь Троцк.