Поэты 1820-1830-х годов. Том 2

Тимофеев Алексей Васильевич

Дева

Я принесу тебе любимого поэта, Быть может, он в тебе тоску искоренит! (Убегает.)

Юноша

(один, после некоторого молчания) Ты сорвала густое покрывало, Да, права ты: я обновлен душой, И истины священное зерцало Таинственно восстало предо мной! Я в нем прочел с каким-то содроганьем Моей судьбы торжественный укор: «Расстанься ты с возлюбленным созданьем И вновь будь там, где слава и позор! Ты ль смел бросать свой камень обвиненья И упрекать в падении людей? Ты эгоист в объятьях наслажденья, Ты жалкий раб неистовых страстей!» Безумец я, — внезапно пробужденный, Теперь вполне, но поздно сознаю, Как оторвал рукой окровавленной От сердца я родимую семью! Чем выше я моих смиренных братий? В них веры нет, в них нет избытка сил… Где создался весь мир моих понятий, Но, эгоист, я всё похоронил, Как жадный дух, в моем уединеньи, Всё затушил в взволнованной крови… О,

сила, — прах без воли исполненья, О, вера, — тма без силы и любви!.. Восстану я из праха униженья, И снова горд, и снова чист, как бог, Отдамся им как жертва очищенья, Спасения торжественный залог! Не укосил никто свою идею В холодный гроб, не передав ее… Я верую и жаждой пламенею Осуществить мечтание мое! Бесплодное лишь древо погибает, Не принеся земле родимой дань, Оно одно без жизни отживает, Не перейдя поставленную грань. Но где есть плод, то древо горделиво Снесет вихрь бурь и топора удар, Оно в борьбе разносит торопливо Своих семян земле священный дар. Чем вихрь сильней, тем больше расширяет Оно свой круг. Падет… и семена Вдаль от себя торжественно бросает… И вот придет их убирать весна, Согреет их, как мать, своим дыханьем… И новые восстанут племена, И нет конца божественным созданьям, В них новые созреют семена!..

^{Вдалеке показывается дева.}

Но ты, моя божественная дева, Своей душой разлуки не снесешь, Родная ветвь возвышенного древа, Ты мной жила, со мною и падешь! Нет, нет!..

(Погружается в глубокую задумчивость. Дева подает ему книгу Шиллера.)

Дева

Прочти хотя одно творенье Певца души, свободы и любви: Он пробудит тебя из усыпленья, Он воскресит потухший огнь крови!

^{Юноша в рассеянии бросает взоры на развернувшуюся пред ним книгу и читает с возрастающим вниманием.}

«Gieb mir das Weib, so teuer deinem Herzen, Gieb deine Laura mir! Jenseits der Gr"aber wuchern deine Schmerzen!» Ich riss sie blutend aus dem wunden Herzen, Und weinte laut, und gab sie ihr! [182]

Юноша

(подбегая к деве) Последнее свершилось искушенье, Последнюю ты нить оборвала: Приемлю я судьбы определенье, Свой приговор сама ты принесла! Я верую: за гробом жизнь иная Готова нас в объятия принять, Жизнь общая, безвременно святая, Где светлые мы будем созерцать И мысль творца, и жизнь родной природы, Где умертвим свое земное я И, полные небесныя свободы, Проникнем вдруг все тайны бытия! Но не хочу напрасных воздаяний, И страшен мне ничтожества конец, Пока из мглы и скорбей и страданий Не вырву я бессмертия венец! Нет, снова в путь! Мое уединенье — Не хладный гроб мечте моей родной, Оно души больной успокоенье И новых сил источник неземной! Я ад пройду, за ним достигну рая И обрету обещанный венец… О, памятна мне мысль твоя святая, Мой дивный Дант, мой пламенный певец, Певец небес, чистилища и ада, И ты едва в сомненье не пришел, Ты, гордых дум возлюбленное чадо! Но спас тебя Вергилия глагол: «Кто не свершит начатое стремленье, Тому позор!» — вещал твой проводник, Когда без сил и весь в изнеможеньи, Чтоб отдохнуть, средь ада ты приник. И вспрянул ты, внезапно обновленный, И закричал: «Я силен, бодр и смел!» И, волею поэта окриленный, Ты адские вертепы пролетел! О Дант, и я, как ты, без содроганья Пройду весь ад, все степени кругов, И насмотрюсь по силе душ страданья На силу их пожизненных грехов! И я, как ты, из тьмы отдохновенья Вергилия глаголом извлечен, Мой гордый дух вспорхнул от убежденья, И далеко уже летает он! Уж перед ним, заманчиво блистая, Готовы там разверзнуться врата Роскошного, таинственного рая: Меня зовет горячая мечта — Туда, туда, где море вдохновенья, Где воли нет предела и конца И где душа в избытке наслажденья Потонет вся в объятиях творца! Пора! Иду я в путь труда и славы, Ты, дева-друг, прости любви моей, И ты, чертог природы величавый, Прости и ты, — я снова брат людей! Я совершу свое предназначенье, Я всё отдам: подругу, славу, честь, Я принесу себя во всесожженье! О! тяжек крест, но должно его несть!

182

«„Отдай мне женщину, так драгоценную твоему сердцу, отдай мне твою Лауру; за гробом вознаграждены будут твои горести!“ — Я оторвал ее окровавленную от моего растерзанного сердца, зарыдал громко, и отдал (ей)!» Schiller. «Resignation». St. VIII.

^{Пламенно целует удивленную деву, потом отталкивает ее и убегает. Солнце совершенно взошло и в полном величии озаряет роскошную природу и бесчувственную деву.}

<1835>

259. ДУХ СОМНЕНИЯ

Мне тяжело, я весь в огне, В огне мучительном сомненья, И страшно что-то шепчет мне Могильный глас разуверенья. О, замолчи, не умерщвляй Моих надежд, моих мечтаний, В моей душе не заглушай Последний отзвук упований. Умолкни, сжалься надо мной, Сомненья пагубного гений! И к дружбе пламенной, святой Не прибавляй яд подозрений. Как больно ты мне сердце сжал, Оставь меня, прими моленья! Я в жизни слишком мало знал Минут волшебных наслажденья. Пусть в мир мечтательный я впал, Пусть заблужденья в нем хранятся, Но для души родным он стал, И

с ним ей тяжко разлучаться. Помедли ж, гений, наносить Удар последний разрушенья, Из чаши дружбы дай испить Всю беспредельность упоенья! Пусть это сладкий, дивный сон, Отсрочь минуту пробуждения! Тем сном я к небу вознесен… И как страшна мне мысль паденья… Не увлекай же, гений злой. Меня из стран очарованья, С моей растерзанной душой Не снесть мне ужас испытанья. Вторая половина 1830-х годов (?)

260. DE PROFUNDIS [183]

Что день, то в жизни похороны, Над нами смерть — как божий гнев, И верьте: нам приличней стоны, Чем песен радостных напев. Не раз под звук веселых песен Я плакал скорбною душой! Нет, здешний мир веселью тесен, Здесь лучше петь «за упокой!». Бывают чудные мгновенья: Мысль рвется к небу, кровь кипит, — То светлый гений откровенья С душой поэта говорит!.. Но жизнь своим прикосновеньем Сроднит поэта вновь с землей, И он, расставшись с вдохновеньем, Ему поет «за упокой!». Когда мы юны, в нас свободно Роятся светлые мечты, Но скоро все поочередно Они, как осенью листы, Падут, умчатся вихрем жизни, И мы, печальные, порой С улыбкой горькой укоризны Мечтам поем «за упокой!». Когда мы любим, в нас блаженство, Мы создаем волшебный мир, И с чистой верой в совершенство В него вселяем наш кумир! Но жизнь на чудное виденье Набросит занавес густой, И мы в тоске разуверенья Любви поем «за упокой!». Так гибнет всё, так всё стремится Исчезнуть в жизни, как в гробу; Чему же здесь нам веселиться, Кто изменит свою судьбу?.. Мы все рабы единой воли, К могиле мы одной стезей Пройдем по жизненной юдоли, И нам споют «за упокой!». <1840>

183

Из глубины (лат.). — Ред.

261. ХРИСТИАНИН

Есть в мире чувство неземное: Его божественный Христос, Как достояние святое, На землю с неба перенес. Запечатлев своею кровью, Его он миру завещал, И мир искупленный любовью То чувство дивное назвал. И счастлив тот, кто, как святыню, В душе сберег завет Христа, Кто в прах склонил свою гордыню Пред чудным символом креста. Среди житейского волненья Тот станет крепок как гранит, Дух отрицанья, дух сомненья Его в борьбе не сокрушит, И не скует земное горе Его души могучих крил, — Неисчерпаем в ней, как море, Источник вечно юных сил! В дни скорби демон испытанья Его с пути не совратит, И, как Христос, свои страданья Он палачам своим простит! <1841>

262. ОТРЫВОК ИЗ ПОДСЛУШАННОГО РАЗГОВОРА

Ich bin zu alt, um nur zu spielen, Zu jung, um ohne Wunsch zu sein. Was kann die Welt mir wohl gew"ahren? Entbehren sollst du! sollst entbehren! — Das ist der ewige Gesang, Der jedem an die Ohren klingt, Den unser ganzes Leben lang, Uns heiser jede Stunde singt. «Faust» [184]

184

Я слишком стар, чтобы только предаваться игре, слишком молод, чтобы обходиться без желаний. Что может дать мне мир? Ты должен отказывать себе! Должен отказывать! Вот вечная песня, которая у каждого звенит в ушах, которую в течение всей нашей жизни хрипло поет нам каждый ее час. «Фауст» (немецк.). — Ред.

^{Утро. Комната молодого человека. Много книг, бумаг, картин. Во всем приметный беспорядок. Входит доктор, человек пожилых лет, друг молодого человека.}

Молодой человек

А, здравствуй! Ты приходишь кстати: Я нынче болен, ночь не спал, Ждал дня, как божьей благодати… Тоска!

Доктор

О чем ты тосковал?

Молодой человек

О чем?.. Вопрос, ей-ей, премилый! В нем виден медик; вам скажи И что, и как, с какою силой, И место боли укажи…

Доктор

Э! Ты опять хандришь!.. Ей-богу, Любезный друг, тебе б пора Сойти на ровную дорогу. Скажи, к чему твоя хандра? Анахронизм она в сем веке! Когда вокруг тебя кипит Жизнь в современном человеке, Когда всё рвется, всё спешит Обнять природу и науки, Когда и ум, и дух, и руки — Всё дышит гением труда, Ты, как стоячая вода, Заглох от грусти и от скуки! Поверь мне, друг, жизнь хороша, В ней ум, и тело, и душа Найдут себе легко по доле, Лишь было б в ней немножко воли, А если в жизни, как средь тьмы, Бредем дорогой мы неровной,— Не жизнь виновна в том, а мы!

Молодой человек

Я виноват иль жизнь виновна, Иль кто другой, — мне всё равно! Я верно знаю лишь одно, Что я живу, что я страдаю, Что день, взошедший надо мной, Я с тайным трепетом встречаю И провожаю со слезой, Что есть в душе моей желанья, Есть жажда веры, есть любовь — И вместе горькое сознанье, Что с каждым днем я буду вновь Желать, грустить, к чему-то рваться, В себе и в жизни сомневаться И никогда…