Поэзия народов СССР IV-XVIII веков
Шрифт:
Неверную не возвратишь. К чему ж терзаться, Навои?
Смотри: ты бледен, стан дрожит, душа печалью смущена.
* * *
В мой дом, разгорячась, вбежала с вечернею звездой она,
Испариной омыла розы, как розовой водой, она.
Ресниц разбойничьих кинжалы — похитчики моей души,
Прядь амбровым жгутом спустила на стан свой молодой опа.
Приют
Я на свету дрожу пылинкой,— не луч ли золотой она?
Взяв за руку меня, смеется, сажает около себя.
Пересыпает слов алмазы, сверкая красотой, она.
И говорит: «Печальный друг мой, как поживаешь без меня?»
Что я отвечу ей? Сковала язык мой немотой она.
Кувшин с вином опа открыла и кубок полный налила,
Пригубив, молвила с упреком, с лукавой прямотой она:
«Скажи, Меджнун, не сновиденье ль, что разума лишился ты?
Испей вина, открой мне душу, какой живет мечтой она?»
Я выпил, потерял сознанье, к ногам возлюбленной припал,—
Не хмель сразил меня — сразила своею добротой она.
Тому, кто в снящемся свиданье, как Навои, блаженство знал,
Не спать до воскресенья мертвых: сон сделала бедой она.
* * *
Только ты взяла с улыбкой пиалу из рук людей,
Как порвались от рыданья связки всех моих костей.
Гурия к тебе явилась спор вести о красоте,
Но и та, тебя увидев, удалилась поскорей.
Стала ночь моей разлуки мне опасностью грозить,
Потемнела, словно нежный гиацинт твоих кудрей.
Сердце гибнет от удара взором пущенной стрелы,—
Словно зверя на охоте, ты разишь стрелой своей.
Я несчастен: у любимой состраданья нет ко мне,—
Эти слезы и рыданья не тревожат сердце ей.
Что такое сад свиданья, ты не спрашивай меня:
В мире горестной разлуки, как в тюрьме, я много дней.
Как беспечен тот, кто скачет, выпустив узду из рук!
Упадет он без дыханья, погружен в мечты о ней!
Тот свободен от печали, кто бежит толпы людской,
Но оставшемуся с нею в мире жить еще грустней.
Каждый миг твои собаки прогоняют Навои,
Но обманом он в их свору возвращается скорей.
* * *
Здоровым меня оставить не захотела любовь,
Во прах обратив,
В разлуке при мне остались отчаянье и болезнь,
А душу солью страданья вконец изъела любовь.
Грозящее миру пламя гудело в моей груди,
Там ярким огнем горела, не искрой тлела любовь.
Но люди, теряя душу, прийти умоляют смерть,
И палачей луноликих пускает в дело любовь.
Жестокости обучила Ширин и Лейли она,
Меджнун и Фархад счастливцы, лишь мной владела любовь.
Разлука, тоска, безумье — убийцы, но в этот мир
Прийти и разить несчастных им всем велела любовь.
Однако за благочестье я близости не отдам,
Не дам, чтоб в могиле тесной средь роз истлела любовь...
О Навои, будь счастлив, что ты еще жив и любишь,
Страданьями награждает и сверх предела любовь.
* * *
Я желтухой болен, кравчий. Весь в осеннем цвете яром,
Где ж вино, что охмеляет винограда желтым даром?
И лицо мое, и тело — листья желтые на ветке.
Пожелтели — кто ж излечит их целительным отваром!
И в очах зрачки с белками стали желты, как тюльпаны.
Что за хворь? Той розоликой жечь меня дано пожаром!
Говорят, очам полезно видеть желтое — ах, где же
Кипарис в одеждах розы, что пылает желтым жаром?
Желтоперой птицей ночи стал среди полдневной стаи
Пожелтелый день разлуки, что сражен судьбы ударом.
Если ж не больным желтухой ночь и утро, отчего же
Ночь распустит кудри, солнце лик свой рвет — в рыданье яром?
Желтизну больного тела Навои скрыл в прахе скорби —
Так вот нищий в землю прячет золото в кувшине старом!
* * *
Улыбки всем расточая, мне ты не улыбнулась,
Встретив мой взор, печалью одетый, не улыбнулась.
В жажде твоих рубинов подобен я стал шафрану,
Но ты и при виде этой приметы не улыбнулась.
Молил я: «Скажи хоть слово», но знаком ты приказала
Мне умереть и, слыша обеты, не улыбнулась.
Не зная счастья слияний, себя ты отдать не можешь,
Я не дивлюсь, что при этой беде ты не улыбнулась.
Послушай, Меджнун с Фархадом были лишь струйкой дыма.