Поэзия народов СССР IV-XVIII веков
Шрифт:
ИДОЛОПОКЛОННИЦА
Я только идолам молюсь, ислам мне незнаком.
Я завиток твоих волос храню от всех тайком.
Ты, разум, не кори меня, позором не стращай,—
Любовью я опьянена, и все мне нипочем.
Но это все одни мечты — нет друга у меня.
И равнодушия стена вздымается кругом.
Друзья,
Я сострадания ищу — нет жалости ни в ком.
К чему искать ее у тех, живущих средь утех?
Они сочтут за тяжкий грех заботу о больном.
«Зачем рыдаешь, соловей? — смеется ветерок.—
Напрасно изнываешь ты один в краю глухом».
В скирде страданья скорбь моя — ячменное зерно,
Была я вскормлена бедой, как в детстве молоком.
Ты ждешь свидания, Махфи? С разлукой примирись, -
Нет роз без ранящих шипов в неверном мире сем.
* * *
Аллах мой! Этот светлый луч не ты ли нам послал?
Он ослепил мои глаза, он болью сердца стал.
Кто он с божественным челом из сада красоты,
В короне падишаха он сверкает, словно лал.
Вокруг него круженье лиц, сплетенье небылиц.
С холодным безразличьем он всем россказням внимал.
Он на меня взглянул в упор, явил участья взор,
Кто друг его и недруг кто — никто мне не сказал.
Его увидя, соловей сперва, смутясь, умолк
И, очарованный навек, защелкал, засвистал.
На чьем пиру он званый гость, кому познать пришлось
Тот жар, которым мотыльку он крылья обжигал?
Дом, где надеждой я жила, разрушен был дотла.
Он снисходительно спросил: «Кто жил здесь и страдал?»
Сказала я: «Гляди, Махфи, безумна от тебя».
«Не знаю никакой Махфи!» — ответ его звучал.
* * *
Мою единственную страсть не отобрать им от меня,
Из сада, что взращен был мной, хозяйку дерзко изгони.
Те раны, что нанес кинжал, бальзамом можно исцелить,
Но никому не погасить в груди зажженного огня.
Из сада выгнали меня и ввергли в капище беды.
Живу я, роз и соловьев — моих советчиков — кляня.
Махфи ослабла, так слаба, что сил нет слабость перенесть.
В жилище временьом моем я жду зарю иного дня.
ПАМЯТНИК
Доколе в этом мире жить мне, слезы тайные точа?
И за разлуку мне доколь на всех сердиться сгоряча?
Что жизнь кратка, я не страшусь. Землей меня засыплют пусть,—
Но расставанья труден груз,— согнулась я, его влача.
Отвергнув жизни благодать, одна пойду тебя искать.
Друзей с собой не стану звать, в жестокосердье улича.
На свечке ярый воск оплыл, спалил он столько легких крыл,
Блаженных мотыльков сгубил... Ты — памятник любви, свеча.
Махфи, тебя насилья меч избавит от тревог и встреч.
Доколе пленнице любить так безрассудно палача?
ПЛАЧУ
Я — слезы, хлынувшие вдруг, их удержать не суждено,
Сквозь частокол густых ресниц они прорвутся все равно.
Я — длань, что в муках ворот рвет, Меджнун, что встречи тщетно ждет,—
С тех пор как мы разлучены, все безнадежно и темно.
О птица сердца — соловей, рыдай над участью моей!
Здесь пенье раннее твое мне утешение одно.
Повсюду под моей пятой сухой бурьян, татарник злой,
Индийский златотканый шелк колюч, как грубое рядно.
Я ночью не смыкаю глаз, готов дорожный мой припас.
Вдруг дверь откроешь ты сейчас... Жду чуда,— сбудется ль оно?
Терпеньем сердца я горжусь, сквозь жизнь оно проносит груз,
Я, с горем заключив союз, смирилась с участью давно.
Махфи! Ты пламень не зальешь, хотя годами слезы льешь,
Глазами, полными тоски, тебе глядеть на мир дано.
* * *
Как Тигр-река, из глаз моих струятся слезы день за днем.
Грудь разрывает трудный вздох, испепеляющий огнем.
Влюбленный в розу уколол себя об острые шипы,
И серны плачут, что в степи трава засыпана песком.
Побудь, останься, отдохни — уже привал недалеко,
Еще совсем немного сил — и до него мы добредем.
Как пересохший водоем, глазницы темные мои.
Бушует Тигр-река в груди, никто не ведает о том.
Махфи, о царственной парче и об атласе не мечтай,