Поглощенное время
Шрифт:
– Филипп! Он же был твоим учителем и другом епископа! Почему же вы не взяли его с собой - потому что он злой, потому что раб? Или из-за хромоты?
– Нет, - покачал головою Филипп, оскалился, - все куда сложнее. "Царица" никогда не принимает участия в погребении своего патрона. В старину их давили петлей у гроба, но сначала прикрывали лицо сплошной белой маской, без глаз и без рта. Вот почему он надел этот мешок. И вот почему повредил именно шею.
– Но он же закололся стрелой!
– Да, потому что он - княжеского рода, а вешают рабов.
– Значит, он все предусмотрел...
– Ну да, устроил себе смерть по канону!
– Что теперь будет?
–
– Его похоронят в белом облачении действующего епископа - сошьют сегодня на живую нитку - и в маске на жреческом кладбище. Раньше их душили, а теперь просто забывают, оставляют в покое! Но Эомер не позволил его забыть, да, Шванк?
Столь черная улыбка озарила театральное лицо Филиппа, что жонглер просто оторопел и не нашел слов.
– Браво, Эомер! Клянусь, у меня никогда не будет "царицы"!
– Но зачем?
– растерялся Шванк, - Ну, забыли? Мог бы жить...
– А куда, по-твоему, он мог бы вернуться? Не в казарму же рабов в девяносто лет, а?
Шванк согласно закивал - как и Эомер в последние свои дни.
– Ладно. Раз он хотел, чтобы его лица не видели, я прикажу наложить маску поверх мешка. А теперь иди, Шванк, бей в гонг и уходи. А я буду объясняться сам.
***
Гебхард Шванк вернулся в тепло и осмотрел руки - крови не было. Толстушка Агнесс подошла к нему, пропищала:
– Мастер Эомер велел передать это Вам, когда Вы освободитель.
Передала небольшой свиток, потом сморгнула поросячьими глазками, словно бы что-то забыв, сделала нелепый реверанс и оставила трувера наедине с документом.
Он развернул его и увидел, как и ожидал, крупный квадратный почерк Эомера - шрифт профессиональных переписчиков.
"Мастер Шванк, - было написано в нем, - Прочти это сам и дай прочесть Филиппу. Вы оба - легкомысленные, забывчивые, ребячливые создания. Покойный епископ Панкратий послал вас сделать что-то с незнакомой богиней, а потом потерял к ней интерес - и вы тоже: один увлекся своим романом, другой - покаянием! Вы потеряли ее, и она убивает Пиктора, Панкратия, меня.
Неужели вы думаете, что она забудет о вас, когда вы вышвырнете ее из памяти? Да ей только этого и надобно! Так вот, единственно лишь мастер Пиктор, пусть восстановится его здоровье, пытался удержать ее, не дать раствориться в душах - но и то делал это по какой-то нелепой детской причине. Я, да будет вам известно, поддерживал с ним письменную связь. А вы-то почему предали друга и послушали моих распоряжений, что за детство?
Демона выпросил у Пиктора я - обещал (и исполнию) помощь и протекцию в одном щекотливом деле. И именно я последние месяцы удерживал ее при себе, не пускал ни к вам, ни к Панкратию. Особенно к тебе, Филипп - потому что ты успел в нее влюбиться. Но сегодня мое время вышло, и я оставляю вас на произвол судьбы, действовать будете сами - как знаете. Я, наконец, не нянька для трех взрослых мальчиков, мне за глаза хватало и одного старого.
Я понял: Гидра - это сама Душа Мира. Каждое одушевленное существо - ее голова. А тела словно бы и вовсе нет. Или есть, но тогда это она, Пожирательница Плоти. Не все ли равно, отцветет или продержится чуть дольше моя душа, эта ее голова? Я от вас устал, устал от Храма, от сумасбродного Панкратия и от скромного Акакия. Зависеть ни от них, ни от вас двоих не хочу. Прощайте.
P.S.
P.S. Мастер Шванк, если ты думаешь, что я намеренно исказил отчет об обстоятельствах смерти Зеленого Короля и Хейлгара Зрячего, а также о пропавшем без вести епископе Герме, ты ошибаешься. Считай, как хочешь - но я дословно записал рассказ двух Лесных Королев, попросту не задав им ни единого вопроса. Но если ты поэтому считаешь, что я клевещу на покойного, это твое право! А с епископом Гермой я сам объяснюсь уже на днях, если души остаются в живых после смерти. Теперь все. Эомер, князь Черного Брода".
Пока Гебхардт Шванк читал и краснел под упреками, неслышно подошел Филипп - в новом облачении жреца высшего клира, светло-сером. Улыбаясь, он сказал:
– Шванк, я закончил покаяние. Меня отпустили! Сказали, что Эомер что-то смог искупить своею смертью.
– Прочитай, - зачарованно протянул Шванк, - это от него.
Нехотя отдал письмо.
Филипп первый раз прочел свиток стоя. Потом присел и, порозовев, прочитал еще раз и еще, свернул и унес документ переписчикам.
– Да, - сказал он, возвращаясь, - Эомер прав. Но каяться еще раз я не буду. Может быть, нет времени.
***
Как писать о не-происходящем? Как описать не-события, препятствующие любому воплощению и любому изменению? Они не желают перетекать друг в друга и образовывать связные цепи и сети.
Как описывать время, которое стоит, но сезоны все-таки меняет, подобно тому, как меняет жрец свои облачения для служб?
Можно ли говорить о скуке, тревоге, тоске или печали в таких условиях? Можно ли заподозрить, что это она, бывшая Львиноголовая и Гидра, остановила течение событий? Она ли сделала невоплощенной не только себя, но и ту область мира, в которой имела честь или несчастие поселиться?
Итак, незаметно встало предзимье, те самые недели, зовущиеся "меж инеем и снегом". Отошел жесткий иней, черная земля отмякла, и сделалось грязно и сыро.
Даже две насильственных смерти подряд прошли как-то незаметно, словно бы их и не было. Только подмастерья Дункана мастерили соломенное чучело к празднику и снабдили его тремя парами грудей - хотели было четыре пары, по-сучьи, но места не хватило. Над Смертью Зимней принято шутовски издеваться в день первого настоящего снега, что сможет, не растаяв, улежаться на земле. У Смерти Зимней признаков пола не бывает, очень уж она свирепа в этой ипостаси - а тут вот появились какие-то кошачьи соски, и получилась из Смерти сфинкс. Подмастерья намекнули на летние события: понимаем, мол - только и всего. Мастер Дункан посмотрел, похлопал Сфинкс по плечам татуированными руками и сказал то ли ей, то ли кому-то, кто вообще мог оказаться рядом: