Погоня за судьбой
Шрифт:
… — Состояние крайне тяжёлое, — донеслось небесно-голубое эхо электрических помех откуда-то сверху.
Я обернулась. Бескрайнее пшеничное поле было совершенно пустым, бегущие по нему волны вселяли спокойствие и безмятежность. Они текли размеренно – слева направо, одна за другой. Они текли вечно – и они будут течь всегда, пока будет длиться это бесконечное лето…
… — У молодого организма огромный запас прочности, но, честно сказать, я удивлён, что она до сих пор жива. — Эхо бежало откуда-то из-за невидимой и непреодолимой межи. — Полный разрыв лёгкого и печени… Второе подряд кровоизлияние
— В каком смысле – второе подряд?
— Вы не знали? У неё довольно свежая огнестрельная рана головы, скрытая умелой пластикой. Судя по всему, пуля прошла по касательной и раздробила кость, но гематома повредила мягкие ткани.
— Господи боже, — печально выдохнуло небо необъяснимо знакомым бархатным голосом. — Она не говорила мне об этом… И что же теперь будет?
— Трудно сказать, София. Хирурги Конфедерации, конечно, постарались на славу, но такое даром не проходит. Мы залатали её, как могли, однако пока неясно, когда можно будет снять её с аппарата, и можно ли будет вообще. Чтобы вы понимали – вегетативное состояние такого рода невозможно прервать принудительно – велик риск фатального исхода. Теперь всё зависит только от неё. Она сейчас на перепутье, и нам остаётся лишь уповать на то, что она найдёт в себе силы вернуться самостоятельно…
… Лишь страх последнего кошмара удерживал меня здесь, на крыльце – зыбкий страх увидеть смёрзшиеся маски вместо лиц. Молочными стенами мой дом нависал надо мной, сквозь приоткрытое окно слышался беззаботный разговор мамы с папой и позвякивание столовых приборов. Я снова слышала разговор и снова не могла разобрать слов. Казалось – ещё чуть-чуть, ещё капельку напрячь слух, и я смогу услышать, о чём они говорят. Но нет, не получается, звук был приглушённым, будто они говорили в подушку.
Постояв несколько секунд на середине лестницы, я вновь спустилась вниз и уселась на пыльную нижнюю ступень. Червячок страха всё елозил внутри меня, тревожно копошился, но понемногу успокаивался, и я для себя решила, что спешить некуда – впереди всеми своими яркими красками разворачивалось бесконечно длинное лето. Моё собственное лето. Можно будет целыми днями носиться с Джеем в полях, гулять по лесу в поисках грибов и ягод, ходить к ручью и читать любимые книги, ловить сачком бабочек…
Но больше всего мне хотелось дождаться темноты, взобраться на крышу по приставной лесенке, лечь на остывшую черепицу и просто смотреть вверх, на звёзды. Я могла часами лежать на голом колючем шифере, представляя себе огромные, невообразимых размеров горячие шары, свет от которых летел сквозь года и столетия. Нёсся, преодолевая триллионы километров, мчался прямо ко мне для того, чтобы именно я в эту самую минуту увидела его. Свет для меня. В эту тихую, нарушаемую лишь стрёкотом сверчков ночь…
— Спасибо тебе, Лиза, что не дала мне умереть в одиночестве, — сказал Рамон – крепкий, молодой, в самом расцвете сил.
Он сидел на подоконнике распахнутого чердачного окна, свесив ноги вниз, и тоже глядел ввысь, на мерцающие искорки далёких звёзд. Бритая наголо, его голова отражала робкий отсвет лампы, льющийся из окошка.
— Я оказался намного удачливее того парня, Джона, — усмехнулся он. — Страшно представить, каково ему было превращаться в чудовище.
— Я не могла иначе, Рамон, ведь ты мой друг, — сказала я, и мой неизменный спутник – призрак вины – вновь положил мне руку на плечо. — Но я не успела освободить тебя до того, как это случилось…
— Знаешь, я бывал строг к тебе, иногда даже чересчур, — нахмурился мой наставник – юный двадцатипятилетний парень с серьёзным лицом. — Не позволял себе сказать лишнего, похвалить лишний раз. И я уверен – это пошло тебе на пользу. Но я хочу сказать – может, слегка запоздало, – что горжусь тобой. И всегда гордился.
Мягкость для него была непозволительной роскошью, слабостью, и проявил он её лишь один раз – встав лицом к лицу с неминуемой гибелью. Такое признание тронуло меня, ведь я почти никогда не слышала от него ничего подобного. Однако, мне казалось, что любой на моём месте не оставил бы друга в беде, был бы с ним до конца – это само собой разумеющееся.
— Я просто оказалась в нужном месте в нужное время, — ответила я, пожав плечами. — Так совпало, Рамон, это не моя заслуга.
— Ты была со мной до конца несмотря ни на что, — твёрдо сказал он – отрок лет семнадцати, жилистый и спортивный. — Я ждал тебя, и ты пришла ко мне. И она… Она тоже ждёт тебя…
— Она?
— Да, — кивнул юный черноволосый школьник Рамон Гальярдо. — Она ждёт тебя там, далеко, но это другое ожидание, изматывающее, беспощадное. То самое, когда надежду сменяет отчаяние, а потом вновь приходит надежда. И так до бесконечности, пока не высохнет, не истлеет сама душа, неспособная больше держаться и ждать.
Я вспомнила о Софи, и мне стало невыразимо грустно оттого, что она целыми днями, не зная сна и отдыха, просиживает возле койки, слушая монотонный писк приборов жизнеобеспечения. Милая Софи, я знаю, что ты меня поймёшь. Ты примешь любое моё решение, но ты смертельно устала, я это знаю. Потерпи немножко, скоро всё закончится…
… — Ты же помнишь Игнасио? — донёсся из ночного звёздного мрака любимый и родной голосок. — Мне вот только вчера утром передали от него сообщение. Говорит, открыл с ребятами школу единоборств, чтобы помочь потерявшимся людям найти точку опоры в жизни. После твоей расправы над теми арабами… Подумать только – я же перепугалась до смерти, а он вдохновился, будто какой-то мальчишка. Ты его, идеалиста, вдохновила… Я ему завидую иногда – мне не хватает такого вот искреннего и до наивности простого взгляда на мир… Жаль, ответить ему не могу, тут связь односторонняя…
Ритмично пиликал какой-то прибор. Тяжело дышала машина, наполняя мои лёгкие кислородом и избавляя их от углекислого газа. Софи немного помолчала, а затем продолжила:
— Папа писал. Говорил, что был не прав, и что очень ждёт меня домой, представляешь? Не имеет значения, говорит, что и кого ты выбираешь в этой жизни. Важно, что ты моя дочь, а остальное всё – ерунда… Не знаю, что на него так повлияло, но ты была права – он, кажется, что-то пересмотрел… Слушай, а может, ну её к чёрту, эту космическую романтику? Осядем с тобой где-нибудь в тихом уголке, переберёмся к берегу океана… Туда, где нет этого шума постоянно садящихся и взлетающих кораблей…