Погоня за судьбой
Шрифт:
Где-то далеко впереди слышался детский смех – несколько детишек прыгали вокруг двух голографических белых медведей, которые кружились, взявшись за лапы. Такие настоящие, почти живые – но едва пропускающие льющийся отовсюду свет, отчего сразу становилось понятно – это миражи…
За очередной белой юртой выросла рекреационная зона. Спрятанная в скалистой низине и укрытая высоким яйцевидным куполом, под нами разворачивалась большая поляна, покрытая невероятным травяным ковром цвета морской волны. Тут и там из ковра торчали кусты и деревья – низкие, крючковатые, усеянные пучками синей листвы. Казалось, листочки жались и льнули друг к другу,
Сквозь тёплую вуаль воздушной завесы мы проследовали внутрь и очутились в огромном пространстве. Посреди покрытой морозным инеем бирюзовой травы мостились каменные дорожки, по саду гуляли длинные, будто растянутые огромным шринкером люди и о чём-то тихо беседовали. Вдоль тропок стояли монументальные садовые скамьи на ажурных ножках, странные, ни на что не похожие мраморные скульптуры и разноцветные ненавязчивые фонари, а снаружи, за стеной купола открывался вид на горную гряду цветом чернее базальта, с высокими щербатыми пиками острее ножей. В холодном воздухе царил аметистовый полумрак, и было непонятно, утро сейчас или вечер.
— Сколько сейчас времени? — вопросила я.
Василий опустил взгляд на браслет.
— Полдесятого утра. А что?
— Я совсем потерялась в этих вечных сиреневых сумерках…
— Ты освоишься, — заверил он. — Тут очень долгие сутки, и время считается не так, как мы привыкли. Я, к примеру, ориентируюсь по рабочему графику. Сейчас полтора часа, как моя смена закончилась.
— Значит, вы здесь уже и на работу устроились? — протянула я. — И как, хорошо платят?
— Вообще не платят, — пожал плечами Вася.
— А какой тогда смысл работать?
— Вот и я сразу также подумал, — усмехнулся он, — но виду не подал. Мы, люди, не привыкли к такому. Нам стимул подавай – да такой, чтобы звенящий был, шуршащий. Чтобы можно было в руках его повертеть да под подушку спрятать.
— Деньги не дураки придумали, тут не поспоришь, — согласилась я.
— Изначальный смысл денег люди извратили до неузнаваемости, — подал голос Агапов. — Когда-то деньги были средством обмена в обществе с сильно ограниченным производством, но в конце концов стали инструментом угнетения одних другими. Поэтому здесь мы решили пока отложить денежный вопрос в сторону. Пока что есть более насущные дела.
— Например, строительство коммунизма? — спросила я.
— Скорее, эквитизма – общества, основанного на справедливости.
— Справедливости не бывает, — возразила я. — Справедливость – это миф, сказка.
— Сказка, говорите? — Агапов хитро прищурился. — В таком случае, какой же моральный императив избрал вас своим орудием, Лизавета, в вашем вояже по дождливому Каптейну? Не справедливость ли?
Откуда-то повеяло холодком, и я зябко поёжилась – неподвижный морозный воздух сдвинулся и пробирал до костей. Оглянулась. Вокруг нас словно циркулем было очерчено пустое пространство метров десяти – никто не подходил, все сторонились нашей маленькой компании.
— Я была юна и глупа, и оттого перепутала справедливость с обычной жаждой мести, — ответила я. — Мир не стал чище, а я погубила хорошего человека. Из этой истории можно сделать только один вывод – что ни делай, не видать тебе справедливости. А вы, профессор, неужели надеетесь её достичь?
— Да. — Агапов утвердительно кивнул. — И я рассчитываю в этом преуспеть. Ведь это мой дом, а дома и стены помогают.
— Вот как? — удивилась я. — Мне казалось, ваш дом – Земля.
— В каком-то смысле да, но я оттуда съехал
Мы неторопливо следовали по каменистой тропке. Тёмной костлявой лапой ко мне подался жухлый бирюзовый куст, и я вытянула руку – новую, живую, настоящую, – чтобы сорвать один из редких листочков. Жёсткий, словно наждачная бумага, он был острым, подобным лезвию ножа. Таким листочком при желании можно убить, мельком подумала я – достаточно полоснуть по сонной артерии.
За водянистой стеной купола разворачивалась тёмная долина, на которой ровными шеренгами выстроились многоярусные зиккураты. Между ними протягивались тонкие перешейки проходов, а под их прозрачными сводами всеми оттенками и полутонами искрилась бирюза. На вершинах зиккуратов мерцали красные сигнальные огни. Долину опоясывали всё те же чёрные бритвы скал, глотавшие мертвенно-прозрачный свет невидимого отсюда солнца.
— Там, снаружи, жизни нет? — спросила я.
— Это сложный вопрос, — уклончиво ответил профессор Агапов. — Скажем так: на поверхности планеты жизнь в нашем привычном земном понимании почти отсутствует – там только четыре вида растений и три вида млекопитающих, которые смогли адаптироваться. Но постепенно всё изменится – процесс терраформирования набирает силу, и в атмосфере всё больше кислорода. Двадцать пять лет назад здесь была голая каменная пустыня, а теперь кое-где уже прорастают брошенные нами семена новой жизни. Терраформирование – очень небыстрый и энергоёмкий процесс…
— Что означает жизнь «в нашем привычном земном понимании»? — Я уцепилась за его мимолётную фразу, в которой таилось что-то зловещее. — Есть ещё какое-то понимание?
— Мы здесь гости, — расплывчато сказал Агапов. — И нас терпят, пока мы не нарушаем правила пребывания. Давайте оставим этот вопрос на потом.
Владимир Алексеевич огляделся по сторонам, а я обдумывала сказанное. Василий же ткнул пальцем в прозрачную перегородку и нарушил повисшее молчание:
— Теперь ночью можно выходить наружу, а раньше только в подземельях и ютились. Правда, Владимир? — Агапов молча кивнул, а Василий сделал широкий жест: — Диагональные фермы под открытым небом – это уже совсем не так плохо, как было раньше, когда планета буквально выжигалась радиацией. У нас тут есть всё для жизни – даже свежие фрукты и овощи. Мелковаты, конечно, кисловаты, но вполне съедобные и почти не фонят.
— Я видела нечто подобное на Марсе, — сказала я. — Там тоже все живут под куполами.
— В отличие от Марса, здесь нет матушки-Земли под боком, — заметил профессор Агапов, потирая подбородок. — Так что приходится обходиться самостоятельно, но надо сказать, у местных жителей это отлично получается…
— Это всё, конечно, безумно интересно, но лучше скажите мне, что будет дальше? — попросила я. — Для меня Росс всегда был какой-то легендой, и я никогда не предполагала, что попаду сюда. И сейчас я точно также не понимаю, зачем я здесь, и что мне теперь делать.