Пограничными тропами
Шрифт:
Рассуждая таким образом, опровергая свои же доводы, Сапегин убедился в необходимости поисков более веских доказательств. Для этого требовалось продолжить обследование, пройти по всему пути, проложенному кабаном.
Шаг за шагом двигались Сапегин и Дюкало по заснеженной целине, ни на одну минуту не упуская из поля зрения, кабанью тропу. В одних местах она была видна ясно, слегка темнея на белом, искрящемся поле, в других становилась еле заметной.
Но вот следы ушли в небольшую котловину и исчезли. Здесь ночная
Сапегин задумался. Что делать? Разгребать снег, разыскивая под ним следы? Но на эту работу могло бы уйти несколько суток. Возвратиться на заставу — нельзя. Неопровержимые доказательства не найдены.
Выбравшись на противоположный склон, пограничники обогнули котловину, внимательно осматривая ничем не нарушенный снежный покров. Скоро они перетекли свои собственные следы. Знакомых лунок не было.
Негодуя на кабана, пограничники уже проделывали вокруг котловины, спускаясь по ее склону, пятый круг, как вдруг зачастили характерные впадинки.
Они! Наконец-то.
Расчистив лунку и уверившись, что не ошибся, Алексей облегченно вздохнул. Испытываемая им радость была не меньше радости заблудившегося в лесу путника, вышедшего на столбовую дорогу.
От котловинки, через заросшую кустарником опушку, тропа вела в лес. Войдя в заросли, Сапегин посматривал на ветки. В густой чаще трудно продраться, не оставив дополнительных следов, кроме отпечатков ног. Если идет человек, колючие, голые ветки могут вырвать из его одежды клок материи. Пусть даже нитку. Если пробирается зверь, то ветки не пощадят и его.
И Алексей не ошибся. Через несколько минут он заметил на сучке черное с буроватым отливом пятно. Это была жесткая щетина. Находка могла принадлежать только кабану.
Кабан продвигался неосторожно, следов соприкосновения его туши с кустарником было много. И около каждого Алексей останавливался, чтобы внимательно их разглядеть.
В одном месте кабан делал остановку. Об этом свидетельствовала кора, содранная со ствола, о который он терся.
Сапегин не сомневался: «нарушителем» был голодный кабан.
Однако на этом «кабанья история» не закончилась. Не успели Сапегин и Дюкало как следует отдохнуть, а очередной наряд доложил по телефону, что кабаньи следы обнаружены на другом участке границы, в нескольких километрах от первого. Командование снова послало старшину и младшего сержанта. И на этот раз, судя по размерам отпечатков, старшина убедился в том, что по границе гулял кабан.
Между тем кабан продолжал куралесить. Он появлялся то в лесу, то в степи. Иногда в течение суток его следы обнаруживали
Личный состав заставы потерял покой. Сапегин и Дюкало не успевали расследовать, и на кабаньи тропы ходили и другие, наиболее опытные воины.
— Ваш знакомый скоро нас всех уморит, — сетовали пограничники, встречаясь с Сапегиным.
А не обращать внимания на следы нельзя: пять, десять, пятнадцать раз границу мог пересечь кабан, а в шестнадцатый… В шестнадцатый мог оказаться нарушитель.
Свадебный подарок
Усталый и злой возвратился из очередного розыска Алексей. Вконец измучил кабан!
Дело дошло до того, что Алексею и во сне мерещились кабаньи следы. Знакомые отпечатки так примелькались, так запечатлелись в памяти, что он различил бы их среди сотни других.
В коридоре Сапегин встретился со старшиной Цыпленковым. Цыпленков — потомственный охотник. Чуть ли не с десяти лет ходил то с отцом, то с дедом по болотам на уток, выслеживал медведей, участвовал в облавах на волков. А на заставе пришлось переквалифицироваться. Недавно командование поручило Цыпленкову хозяйственную часть.
Николай считал свое новое назначение иронией судьбы, хотя службу нес исправно. Уравновешенный, невозмутимый, он никогда не суетился, подобно некоторым снабженцам. Но летом в столовой не переводились свежие овощи, зимой — соления. Пища для солдат готовилась разнообразная и вкусная, одежда выдавалась добротная. За это Цыпленкова любили на заставе.
Правда, Сапегин иногда подшучивал над старшиной по-дружески. Приучил он Кубика лаять на Цыпленкова. Стоило Николаю встретиться с Алексеем и его четвероногим спутником, как старшина начинал приговаривать:
— Смотри, Кубик, Цыпленков идет! Помнишь, он вчера тебе в паек каши недодал.
Кубик немедля обрушивался на старшину громоподобным сердитым лаем: «Га-ав! Га-ав!»
Солдатская признательность была приятна Цыпленкову. Однако охотничьи страсти не унимались. Может быть, именно потому и завел он в небольшом пруду, неподалеку от заставы, зеркального карпа. Конечно, рыбалка — не то, а все же охота.
Встретясь с Сапегиным, Николай не удержался, чтобы не спросить о состоявшемся розыске, хотя и видел, что Алексей был явно не в духе.
— Что, опять все тот же кабан?
— Тот самый, — с досадой махнул рукой Сапегин и, не задерживаясь, направился к себе.
Мысль о поимке кабана давно застряла в голове Николая и сидела крепко, словно гвоздь в суковатом дереве. Неизвестно, к какому решению пришел бы он в конце концов, если бы в кладовой случайно не обратил внимания на мешок с кукурузой. «Это то, что нужно», — мелькнуло в голове Николая.
Отсыпав в газету с килограмм кукурузы, Цыпленков заглянул на кухню и подозвал к себе повара: