Похищение чародея

Булычев Кир

«Товарищи заключенные! Вас обманывают! Сталин умер четверть века назад! Враг народа Берия расстрелян! Все остальные заключенные реабилитированы и вернулись к производительному труду! Требуйте немедленных контактов с областными и партийными организациями! Не сдавайтесь в борьбе за ленинские принципы, восстановленные Центральным комитетом!»

Убедительная листовка. Острая.

Гаузе листовку в комок свернул и в окошко между решетками запустил.

Комочек под луной

белым мотыльком пролетел, только к земле приблизился, как из-за барака выскочил человек, Луна в погонах отражается. Полковник Бессонов не спит, бдит. Подхватил листочек, сжевал, кулаком окошку погрозил. И все тихо.

— Ничего, — сказал Гаузе. — Мы — коренные русаки, народ твердый.

Только он в кроватку нырнул, как в окне что-то показалось. Светлое.

Разделилось светлое на полоски, проникло сквозь решетку, собралось воедино.

Стоит в закуточке привидение.

Знакомый образ. В мундире генералиссимуса. С усами и орденами.

Товарищ Сталин. Полупрозрачный. Луна просвечивает.

Сказало привидение печальным голосом:

— Петр Петрович, не смущай мою державу. Учти, что ничего у меня не осталось, кроме убежища человеческих душ, которые скорбят по сильной руке и ждут моего возвращения, да этой территории. Ничего! Предупреждаю, руки прочь от моего лагеря! Во сне придушу.

— Нет, — говорит Гаузе, хоть и перепугался. — Это не материализм. Уйдите, пожалуйста. Вы меня своими дешевыми эффектами с пути не собьете. Что же, теперь прикажете всю жизнь здесь сидеть?

Но нет уже привидения — растворилось оно в темном воздухе, а в закуток дверь раскрылась — там Полина стоит.

— Ты с кем это беседовал?

— Со Сталиным. А вы что в таком виде?

Полина не ответила. Вид у нее грустный. Халат порван, на щеке царапина, волосы лохмами.

— Вас кто-нибудь обидел?

Достала Полина из стеклянного шкафчика йод, поморщилась, щеку вымазала. Сама сказала:

— Насиловали меня. Устала я от этого. Чуть я чем Бессонова обижу, начинают меня насиловать. Ну сколько это может продолжаться?

— Какое безобразие! — сказал Гаузе. — И это тоже будет учтено!

— Иди ты, — сказала Полина. — Как я есть лагерная блядь, то жаловаться некому. Спокойной ночи. Смешной ты все-таки.

И ушла.

12

Утром Петр Гаузе проснулся бодрый, голодный, к борьбе готовый.

Таких у нас не любят. Его бьешь, а он все борется.

За окном сирена. Лагерь поднимается.

Гаузе под конвоем в сортир сходил, утренней баланды похлебал. А там и снова сирена гудит, на работы заключенных созывает.

Гаузе — к окну, прижался к решетке, смотрит, какая жизнь там идет.

Народ из бараков на плац тянется, охранники ругаются, перекличка идет. Зэки пожилые, даже старые есть. В драных ватниках да в опорках.

Пора

бы из лагеря выходить, но ждут.

Дождались.

Из большого дома капитан Левкой вышел. Носом повел, строгость во взгляде.

— Первый барак! — кричит. — На художественную самодеятельность оздоровительного характера становись!

Побежали старики и пожилые люди, строятся в каре.

— Пирамиду, посвященную справедливой борьбе китайского народа против гоминьдановских предателей и мирового империализма, строй!

И послушно лезут зэки друг другу на плечи, подставляют спины и колени, строят живую пирамиду, как на физкультурном празднике. Качается пирамида под студеным ветром, трудно.

— Наверху! — кричит Левкой. — Где держатель красного знамени?

Но нет никого наверху. Незавершенная пирамида. Потому что положено там стоять Сидорову, зэку № П-234, погибшему в лесу.

— В больнице он, — сказал кто-то.

И вот уже топот в коридоре — бежит солдат, хватает Гаузе.

— На торжественную пирамиду, бегом!

Привели Гаузе, в одних кальсонах, суют в руки красное знамя с пятью китайскими звездами, и лезет он послушно по старческим плечам, а его зэки подгоняют: скорей, сил больше нету!

Добрался Гаузе до вершины. Знамя развернул. Далеко внизу Левкой успокоился, радуется торжественному виду.

Гаузе покачивается, словно плывет по бурному морю, ветер знамя из рук рвет. И момент подходящий. И кричит бесстрашный Гаузе:

— Товарищи! Вас обманывают! В Китае власть захватила клика Мао Цзэдуна! Никакой поддержки клике! Вас обманывают…

Но рухнула пирамида, не выдержали старческие плечи. И с высоты грохнулся Петр Гаузе, держась за китайское знамя.

Левкой повелел:

— Бездельники, симулянты! Контры! Всех без горячего!

Зэки строятся, а Гаузе в больницу вернулся.

В закутке изменения. Бессонов пришел, сталинский портрет принес, на стенку приколотил.

— Ты ему в глаза гляди, — приказывает. — Может, стыдно станет.

— Нет такого человека, — Гаузе настаивает. — Памятники его сняли, города обратно переименовали, колхозы тоже.

— А Сталинград? — Бессонов спрашивает. — Что с ним?

— Волгоградом называется, — сказал Гаузе. — На всех картах.

— Значит, Волгоградская битва теперь? Ну и сволочь ты, П-234, но завираешься.

Махнул рукой, расстроился такому упорству. Ушел.

Вместо него другое явление: Полина. Красивая, только йодом шрам покрытый через всю щеку.

— Как тебя зовут? — спросила Полина.

— Петр Гаузе.

— А номер какой?

— Нет у меня номера. Теперь свобода. Все без номеров ходят.

— Не внушай иллюзий, — сказала Полина. — Ведь хочется верить.

— Вы верьте, обязательно верьте.