Похищенный. Катриона (илл. И. Ильинского)
Шрифт:
Около пяти нас разбудил рассвет. Утро выдалось чудесное. С запада все еще дул сильный ветер, но тучи унеслись в Голландию. Алан уже сидел выпрямившись и чему-то улыбался. Я впервые увидел моего друга после нашей разлуки и смотрел на него с сердечной радостью. На нем был все тот же фризовый плащ, но вдобавок он теперь носил вязаные чулки, натянутые выше колен. Без сомнения, это была часть маскарада, но день обещал быть жарким, и потому они выглядели очень неуместно.
— А, Дэви! — сказал он.— Утро, утро-то какое! День, видно, будет на славу. И здесь куда
— Так чем же? — спросил я.
— Да просто помолился,— ответил он.
— А где мои благородные молодцы, как ты их назвал? — осведомился я.
— Бог знает! — ответил он.— Короче говоря, не миновать нам идти дальше, где бы они ни рыскали. Ну-ка, поднимайся, Дэви! И снова вперед! Нас ждет недурная прогулка.
И мы пошли на восток по берегу моря, туда, где у устья Эска над солончаками курился пар. Да, не часто восходящее солнце озаряло таким блеском Трон Артура и зеленые Пентленды, но прелесть утра, казалось, обожгла Алана, точно крапива.
— Я просто олух,— вдруг сказал он,— что покидаю Шотландию в такой прекрасный день. Очень мне это тяжко. Я уж думаю, не лучше ли остаться, а там хоть на виселицу.
— Ну, уж это тебе ни к чему, Алан! — воскликнул я.
— Вот ведь и Франция совсем не плохая страна,— объяснил он,— но только не такая. Даже, может, красивее, да только она не Шотландия. Когда я там, мне она нравится, а все-таки берет меня тоска по шотландским кровлям из торфа и запаху этого торфа!
— Ну, если тебе только этого не хватает, Алан, терпеть еще можно,— заметил я.
— Да, жаловаться мне вроде бы не пристало,— сказал он.— Все-таки из этого чертова стога я выбрался!
— Значит, он тебе очень наскучил? — спросил я.
— Не то слово! — ответил он.— Меня не так просто заставить пасть духом, а все же свежий воздух и чистое небо над головой мне куда больше по душе. Я — как Черный Дуглас в старину, который (так, кажется?) любил песни жаворонка больше мышиного писка. Ну, а в стогу, Дэви, хотя прятаться там было лучше некуда, спорить не стану, темно с утра до ночи, хоть глаз выколи. Дни (а может, и ночи — как я мог их различать?) тянулись порой, что твоя зима.
— А как ты узнавал, что пора идти в лес к назначенному часу? — спросил я.
— Ужин мне с капелькой коньяка и огарком, чтобы хоть ел я не в темноте, хозяин приносил в одиннадцать,— ответил Алан.— И как только я кончал, пора было идти в лес. Я лежал там и очень ждал тебя, Дэви,— добавил он, кладя руку мне на плечо.— И просто догадывался, что два часа уже миновали. Разве что приходил Чарли Стюарт и глядел на свои часы. И опять в проклятый стог. Да, тоскливые были деньки, и я рад, что они позади!
— А как ты коротал время? — спросил я.
— Да как умел! — воскликнул он.— Бросал кости. Я в этой игре большой мастер! Только что за удовольствие показывать свою сноровку, когда тебя никто не видит? Или сочинял песни.
— А о чем? — осведомился я.
— Да про оленей и про вереск,—
Тут он вновь начал расспрашивать меня о моих приключениях во всех подробностях, одобрял и восторгался, повторяя, что я «молодец на редкость».
— Так, значит, Саймон Фрэзер тебя напугал? — спросил он.
— По правде говоря, очень,— признался я.
— Так я бы на твоем месте тоже испугался, Дэви,— сказал он.— Это же страшный человек. Но будем и к нему справедливы: на поле боя он заслуживает всякого почтения.
— Такой он храбрый? — спросил я.
— Ну, в храбрости он не уступает моей стальной шпаге,— ответил Алан.
Рассказ про мой поединок привел его в ярость.
— Только подумать! — вскричал он.— Я же показывал тебе этот прием в Корринакиге! И трижды — трижды! — у тебя выбивают шпагу! Какой позор для меня, твоего учителя! Ну-ка, остановись и вытащи шпагу. Ты с места не сдвинешься, пока не будешь готов в следующий раз показать себя лучше, а мне сделать больше чести!
— Алан! — возразил я.— Ты с ума сошел. Сейчас не время заниматься фехтованием.
— Это верно,— признал он.— Но три раза! А ты стоишь, как соломенное пугало, а потом бегаешь за своей шпагой, как собачонка за поноской! Дэвид, этот твой Дункансби, должно быть, большой мастер! Несравненный! Будь у меня время, я бы тотчас повернул назад, чтобы самому испробовать, каков он. Редкостный должен быть искусник!
— Вздор! — сказал я.— Ты забываешь, что дрался-то он со мной!
— Помню! Но чтобы три раза! — возразил он.
— Ты же знаешь, что я никуда не гожусь! — чуть не крикнул я.
— В жизни ничего подобного не слышал! — сказал он.
— Одно я тебе обещаю, Алан,— сказал я.— Когда мы встретимся снова, тебе не надо будет стыдиться, что твой друг не способен постоять за себя со шпагой в руке. Я научусь фехтовать.
— В следующий раз...— повторил он.— Но когда это будет, хотел бы я знать!
— А об этом, Алан, я тоже думал,— ответил я.— И у меня есть план. Я решил стать законоведом...
— Скучное это занятие, Дэви! — перебил он.— Да и не совсем чистое. Лучше бы ты надел королевский мундир.
— Тоже неплохой способ устроить нашу будущую встречу! — воскликнул я.— Только на тебе-то будет мундир короля Людовика, а на мне — короля Георга, так что веселая получится встреча!
— Пожалуй, ты говоришь дело,— признал он.
— Ну, так быть мне законоведом,— продолжал я.— И согласись, это самое подходящее ремесло для человека, у которого трижды выбили шпагу. Но главное вот что: один из лучших университетов для такого рода занятий — тот, где обучался мой родственник Пилриг, — находится в Лейдене, в Голландии. Ну, что скажешь, Алан? Разве офицер полка Королевских шотландцев не может взять отпуска да и отправиться в гости к лейденскому студенту?