Похищенный. Катриона (илл. И. Ильинского)
Шрифт:
Еще часа два все новые и новые горцы в лохмотьях присоединялись к захватившей меня компании. Среди первых оказался и Нийл, а общее их число составило около двух десятков. С появлением очередного негодяя завязывался короткий разговор, сводившийся, по-видимому, к жалобам и оправданиям. Но я заметил, что ни один из пришедших не получил доли моих денег. Последний разговор велся очень бурно, и я было решил, что они рассорились. Но тут же компания разделилась: почти все толпой зашагали на запад, а стеречь пленника остались только Нийл и еще двое.
— Я догадываюсь, кто тебя не похвалит за нынешнее дело, Нийл, сын Дункана,— сказал я, когда прочие ушли.
В ответ он заверил меня, что обходиться со мной будут по-хорошему, так как ему «эта барышня известна».
На этом наша беседа кончилась, и больше ни одна живая душа не нарушила уединения этого места, пока солнце не зашло за горы и не сгустились сумерки.
А тогда
— Эй, молодцы! — крикнул он.— Есть у вас такая бумага? — и он поднял руку с каким-то листом.
Нийл достал похожий лист, и новоприбывший принялся читать его сквозь очки в роговой оправе, а потом сказал, что все в порядке — нас-то ему и надо,— и тут же спешился. Меня усадили на лошадь вместо него, связали мне щиколотки у нее под брюхом, и этот уроженец равнин повел нас от берега. Путь он, по-видимому, выбрал очень удачный, так как встретилась нам всего одна пара — пара влюбленных, которая, возможно, сочтя нас контрабандистами, при нашем появлении поспешила прочь. Один раз мы приблизились к южному склону Берика, а потом за пологими холмами я увидел огни деревушки и различил среди деревьев церковную колокольню — довольно близко, но не настолько, чтобы позвать на помощь. Наконец впереди вновь послышался шум моря. Светила луна, хотя и неярко, и я рассмотрел три могучие башни и развалины стен Танталлона, былого оплота Красных Дугласов. Лошадь стреножили и пустили пастись в каком-то рву, а меня увели внутрь башни, откуда мы через двор прошли в полуразрушенный каменный зал. Ночь обещала быть холодной, и мои похитители развели костер прямо на каменном полу. Они развязали мне руки, усадили меня у стены в дальнем углу и дали овсяного хлеба с кувшинчиком французского коньяка (и то и другое извлек из своей сумки лотианец). Затем я вновь остался с тремя горцами. Они пили и болтали, сгрудившись у костра. В провалы стен врывался ветер, взметывал дымные языки пламени и свистел в верхушках башен. Под обрывом гремело море. Не опасаясь более за свою жизнь, я уступил усталости тела и духа, перевернулся на бок и погрузился в сон.
Не знаю, в каком часу я проснулся, но луна зашла, а костер почти догорел. Развязав мне ноги, горцы увлекли меня через развалины и сошли по крутой тропинке к бухточке, где я увидел рыбачью лодку. Меня спустили в нее при свете звезд, и мы поплыли от берега.
Глава 14
БАСС
Я не знал, куда меня везут, но поглядывал по сторонам, не покажется ли где-нибудь корабль: в ушах у меня звучало и звучало слово, как-то оброненное Рэнсомом,— «двадцатифунтовые». Если мне опять угрожает опасность попасть на плантации, думал я, избегнуть ее во второй раз будет не так-то просто. Нельзя же надеяться, что меня вновь выручат Алан, кораблекрушение и спасительный рей. И я уже видел, как окучиваю табак под безжалостной плетью надсмотрщика. При этой мысли по моему телу пробежал озноб. От воды тянуло холодом, сиденья лодки увлажняла ледяная роса, и, притулившись возле рулевого, я не сумел сдержать дрожи. Рулевым был смуглый мужчина, которого я назвал про себя лотианцем. Настоящее же его имя было Дейл, по прозвищу Черный Энди. Заметив, как я дрожу, он заботливо подал мне грубую куртку, облепленную рыбьей чешуей, и я с радостью в нее укутался.
— Благодарю вас за доброту,— сказал я.— И осмеливаюсь отплатить за нее предостережением. Участвуя в этом деле, вы навлекаете на себя немалую опасность. Эти трое — невежественные дикари горцы, но вы-то знаете законы и то, что навлекают на себя нарушающие их.
— Ну, не скажу, чтобы я всегда так уж свято почитал законы,— отозвался он.— А на сей раз мне и права даны.
— Что вы собираетесь со мной сделать? — спросил я.
— Ничего плохого, — ответил он.— У вас, как погляжу, есть сильные друзья. И все будет хорошо.
Море словно покрывалось серой пеленой, а на востоке, как тлеющие угли, мало-помалу разгорались розовые и алые пятнышки, и олуши, пробудившиеся на вершине Басса, подняли крик. Басс, как известно, всего лишь встающая из моря скала, но такая огромная, что из нее можно было бы выдолбить целый город. Волнения почти не было, и тем не менее ее опоясывала полоса пены. В свете занимающейся зари я без труда различил обрывы, исчерченные, словно инеем, полосами птичьего помета, пологую зеленеющую травой вершину, белых олушей на выступах, а над самой водой — черные разрушенные здания тюрьмы.
Догадка поразила меня, как громом.
— Вот куда вы меня везете! — вскричал я.
— На Басс, дружок, всего лишь на Басс,— ответил он.— Где прежде томились святые, а вам будет поприятнее, чем в тюрьме.
— Но ведь там теперь никто не живет! — воскликнул я.— Место это давным-давно заброшено!
— Ну,
Было уже совсем светло, и на дне лодки среди больших камней, служащих балластом, я увидел несколько бочонков и корзин, а так же запас топлива. Все это Энди и три моих горца (я называю горцев «моими», хотя, вернее, я был «их») выгрузили на остров следом за мной. Солнце еще не взошло, когда лодка двинулась в обратный путь. Скрип уключин, эхом отражавшийся от скал, вскоре затих, и мы остались в полном одиночестве.
Энди Дейл был хранителем (как я шутливо его прозвал) Басса, исполняя в этом небольшом, но богатом именье обязанности пастуха и егеря. Он приглядывал за десятком-другим овец, щипавших траву на пологой вершине и жиревших, точно сказочный скот, пасущийся на крыше собора. Под его опекой находились и олуши, которые гнездились в расселинах и приносили немалый доход. Их птенцы слывут изысканным лакомством, и гурманы охотно платили по два шиллинга за штуку. Жир и перья взрослых птиц тоже ценятся высоко. Десятину священнику в Норт-Берике и по сей день частично выплачивают олушами. И потому кое-кто считает этот приход весьма выгодным. Ухаживая за овцами и оберегая птиц от браконьеров, Энди нередко неделями безвылазно жил на острове и чувствовал себя там дома, словно фермер среди своих угодий. Теперь, распорядившись, чтобы каждый из нас взвалил на спину часть припасов (что я и поспешил сделать), он отомкнул калитку — попасть на остров можно было только через нее — и повел нас мимо развалин бывшей крепости к дому коменданта. Зола в очаге и кровать в углу свидетельствовали, что это обычное его обиталище.
Кровать, однако, он предложил мне, заметив, что я, наверное, желаю, чтобы со мной обходились как с человеком благородных кровей.
— Благородство моей крови не имеет никакого отношения к тому, на чем я сплю,— ответил я.— Слава богу, мне не раз доводилось жестко спать, и я с радостью вновь устроюсь на каменном полу. Пока я здесь, мистер Энди, раз это ваше прозвание, я буду разделять ваш труд и жить, как живете все вы, но прошу вас оставить насмешки: они мне совсем не по вкусу.
В ответ он что-то проворчал, но затем, поразмыслив, видимо, одобрил мои слова. Собственно говоря, он был степенным здравомыслящим человеком, добрым вигом и пресвитерианином, ежедневно читал карманную Библию, охотно и дельно рассуждал о религии, во многом склоняясь к камероновским крайностям. Зато моральные его устои оставляли желать лучшего: как я узнал, он получал недурной доход от беспошлинной торговли и превратил развалины Танталлона в склад контрабандных товаров, а жизнь таможенников ценил в полфартинга, не больше.
Ну да эта часть лотианского побережья и по сей день остается дикой,и тамошние обитатели необузданностью не уступят в Шотландии никому.
Одно небольшое происшествие, случившееся в дни моего плена на острове, ясно сохранилось в моей памяти благодаря последствиям, которые оно имело много времени спустя. В то время постоянно крейсировал в проливе между Файфом и Лотианом военный корабль «Морской конек», делая промеры дна в поисках подводных опасностей. В одно погожее утро, едва рассвело, мы увидели его в двух милях от нас к востоку. Спущенная шлюпка, по-видимому, обследовала скалы Уайл-Файр и Сатанс-Буш — два знаменитых тамошних рифа. Затем шлюпку подняли на борт, и корабль, увлекаемый попутным ветрам, взял курс прямо на Басс. Энди и горцы струхнули: мое похищение было окружено полной тайной, но, вздумай капитан военного корабля сойти на берег, тайное станет явным, если не случится чего-нибудь похуже. Я был один против четверых и, в отличие от Алана, не чувствовал в себе сил справиться с ними, к тому же опасался, как бы военный корабль еще не ухудшил мою участь. Взвесив все это, я дал Энди слово беспрекословно выполнять eгo распоряжения, после чего мы все быстро поднялись на вершину скалы и улеглись в хорошо укрытых местах над обрывом. «Морской конек» продолжал двигаться прямо к острову, и я было подумал, что он, того и гляди, разобьется о каменную стену. Со своей головокружительной высоты мы видели офицеров и матросов на положенных местах и слышали, как лотовые выкрикивают глубину. Затем корабль внезапно сделал поворот фордевинд и дал залп уж не знаю из какого числа больших пушек. Скала задрожала от громового раската, у нас над головами поплыли клубы дыма, а в воздух взмыли неисчислимые множества олушей. Число их превосходило всякое вероятие, а пронзительные крики и взмахи белых крыльев являли собой нечто неповторимое. Подозреваю, что ради этой довольно-таки детской забавы капитан Пеллисер и направился к Бассу. Впоследствии ему пришлось заплатить за нее довольно дорого. Пока «Морской конек» приближался, я хорошо заметил особенности его такелажа и с тех пор был способен узнать его на расстоянии в несколько миль. Это (по милости провидения) отвратило грозную беду от одного моего друга, а капитану Пеллисеру причинило чувствительное разочарование.