Похождения инвалида, фата и философа Додика Берлянчика

Пиковский Илья

— Не ищи, Миша, дураков, — сказал он, вынимая спичку изо рта.

— Кто — я? — возмутился Миша. — Моя машина, мой бензин, и я же держу Веронику на руках, а вы развалились, как в ложе-бенуаре, — кто же ищет дураков?!

— Если так, я могу выйти из твоей машины и вернуться в Одессу на автобусе.

Это не на шутку встревожило Берлянчика. Лишившись бывшего директора комбината, он оставался лицом к лицу с лужёными желудками тех, от кого зависела судьба его грандиозного проекта. Он быстро отвернулся от окна, за которым убегали деревья, дорожные знаки и столбы, и

напомнил, что в машине все коллеги и у каждого своя почетная задача. Миша — компаньон, девушки — рабочий тонус, а о Виталии Тимофеевиче и говорить нечего: без его компанейского участия им не видать Каролино-Вегаса, как своих ушей. Однако Газецкий упрямо гнул своё:

— Пока я не вижу тех застолий, ради которых мы должны сидеть, как сельди в бочке!

— Извините-с, это не моя забота! — кипятился Виталий Тимофеевич, скорчив обидную гримасу. — Я брался пить с нужными людьми, а не сгонять в отары глав администраций. Такой задачи мне никто не ставил!

— Верно, — поддержал его Берлянчик. — Он имел узкое специальное задание, поскольку у него огромный опыт работы среди элиты, на верхах.

— Подумаешь, — парировал Газецкий. — Я имел общество не хуже. Я тоже пил с интересными людьми.

— Он пил! — передразнил Виталий Тимофеевич, выводя заливистую носовую трель.

— Да, пил.

— Оно пило!

— Да, пило, — упрямствовал Газецкий с перекисшей ухмылкой на лице. — И не с партбоссами, как вы. У меня бывали директор филар­монии, эндокринолог Лавочкин, Аркадий Вощенко — шикарный бас...

— Ха-ха! С кем ты пил, ты Веронике расскажи, а мне рассказы­вать не надо! Выпивало! Смотри, мальчика нашёл: «Возьмите Верони­ку». Какую Веронику?! Да я отродясь девиц на колени не сажал.

Детские веснушки на лице Газецкого в страхе разбежались в стороны, разогнанные брезгливой ефрейторской гримасой:

— А теперь придётся! — рявкнул он, решительно подвигая Веро­нику к Виталию Тимофеевичу.

— А это не видал? — показал Виталий Тимофеевич, подпирая девушку плечом. — Я вообще могу выйти из машины!

— Тише, коллеги, не скандальте! — вмешался Додик. — Вы что, с ума тут посходили. Нашли чем хвастать: кто с кем пил... Подума­ешь: партбоссы, шикарный бас! Скоро они начнут всем хвастать, что пили с нами, — если мы, конечно, достигнем нашей цели.

— Перестаньте, Додик, это сказки!

— Миша, ты не прав, — мягко возразил Берлянчик. — Ты ви­дишь, что это такое? — Он провёл пальцем по запыленной панели. — Круг! Обычный круг...

Далее Берлянчик объяснил, что если изобразить удачу в виде круга, то каждая точка на его окружности, — это бред, идиотизм, но иначе в круг не попадёшь. Это аксиома жизни: успех всегда лежит че­рез точку идиота. Как ни странно, но эти рассуждения успокоили Газецкого. До бизнеса он ремонтировал кассовые аппараты в магазинах, а теперь выписывал газету «Секс от шести до шестидесяти шести», и поэтому считал себя думающим и образованным человеком. Мысль Берлянчика, поданная в виде аллегории, импонировала его интеллигент­ности.

Однако после того, как будущие совладельцы Каролино-Вегаса поцеловали третий райадминистраторский

замок, философское начало в душе Газецкого вошло в противоречие с насущными потребностями его молодого организма.

— Додик, я просто жрать хочу! — жалобно признался он. — У ме­ня в желудке играет духовой оркестр. Иметь полные карманы денег и подыхать от голода я могу у Талы дома.

Берлянчик хотел, было, возразить, что их цели требуют упорства, но тут вмешался Виталий Тимофеевич.

— Позвольте! — сказал он. Угнетённый своей бесполезностью и жаждой выпить, он не поверил в неудачу и решил вернуться в райадминистрацию. Шестое чувство его не подвело: приёмная пустовала, но, деликатно заглянув в кабинет, он увидал кряжистого мужчину средних лет, который держал телефонную трубку возле уxa, окаменело глядя перед собой. Виталий Тимофеевич поздоровался, и мужчина ответил ему немигающим взглядом. «Свой!» — подумал Виталий Тимофеевич, замирая от радости.

... Когда Берлянчик, Газецкий и девочки, следовавшие за ними по пятам, заглянули в кабинет, они застали Виталия Тимофеевича и его визави, сцепивших руки в армреслинге. Лица их были багровы от коньяка и усилий. На шеях вздулись вены. Локти упирались в огромный председательский стол. Рядом стояла служебная бутылка «Наполеона» и рюмки с бурым коньячным наплывом на заоваленных донышках. Увидав эту картину. Берлянчик снял солнцезащитные очки и с игривой застенчивостью посмотрел на Газецкого.

— Ну, что вы скажете, мой юный друг?

— Скажите, Додик, — озабоченно сказал Газецкий. — Вы не зна­ете, как открывают иностранные счета в Женеве?

— Я сам ломаю голову над этим.

— Здравствуйте! — произнес Миша, подходя к столу неторопли­вой автоинспекторской походкой. — Виталий Тимофеевич, вы бы нас представили господину. Мы бизнесмены из Одессы…

Но тут бурей влетела секретарь:

— Семёныч! — заорала она, подбирая пухлой рукой пудовый узел кос. — Сколько можно говорить, чтобы без Антипа Валерьяновича ты не шастал в кабинет?!

— Телефон звонил, — буркнул Семёныч, испуганно выметаясь вон. Виталий Тимофеевич проводил его одичавшим взглядом и заносчиво улы­бнулся. Так он стоял с ненужной улыбкой на лице, разминая онемевшую руку и тревожно всматриваясь в лица коллег. Берлянчик попытался снять напряжение и с этой целью вернулся к теме о валютных счетах за границей, но Газецкий угрюмо молчал. Наконец, Виталий Тимофеевич очнулся от шока. Он взял полупустую бутылку «Наполеона», закупорил её пробкой и спустился к машине, где безропотно принял Веронику, которую Газецкий усадил ему на колени.

Известно, что посрамление благородной души обостряет в ней чувство порядочности. Всю дорогу Виталий Тимофеевич держал Верони­ку на коленях и мучился сознанием того, что вхолостую израсходовал полбутылки коньяка. Когда «Вольво» подкатила к новой райадминистрации, оказалось, что четвёртый председатель улетел на Кубу.

— Между прочим, — сказал Газецкий, когда «Вольво» катила в пятую райадминистрацию, — я не сомневался в этом результате. Я знал, что нас нигде не будут ждать, и мы напрасно потеряем время.