Пока горят поля
Шрифт:
Дети хоронят коня
Дети хоронят коня...
Машина вырвалась на шоссе и покатилась в крайнем ряду, где автобусы - на большее не было сил. Бася свободной от руля рукой вытащила из своих рожек шпильки, тряхнула головой - тонкие белые косички разлились по ее плечам:
– Железо в голове - это очень вредно.
– Имаш, ты видел фильм "Тацуо - железный человек"?
– спросил, валяясь, Кузьма. Он похож был на геральдическое животное - глаза горели, кудри разметались, как львиная грива.
– Мужик бреется перед зеркалом и видит, что из лица у него торчит проволочка, -
– Не подсказывай, - Кузя игриво дернул ее за косички, - Так видел?
– Увы, - вздохнул Има, - Как говорят французы - helas. Но - мечтаю увидеть.
– За чем же дело стало?
– развеселился Кузьма, - Поехали к нам, вместе посмотрим.
– Мы вчера не досмотрели - уснули, - призналась Бася, - у меня вообще беда с модными фильмами. Три раза смотрела "Отсчет утопленников" и три раза засыпала на одном и том же месте. А "Зет - два нуля" без амфетаминов вообще никак.
– Но под амфетаминами - он же будет смотреться как кошмар?
– удивился Има.
– Тю, тоже мне кошмар, - ответно удивилась Бася, - вот "Цирк уродов" - это кошмар. А Гринуэй веселенький.
– Вы оба омерзительные снобы, - умиленно произнес Кузьма.
– Не все же какашки обсуждать, хочется и про Гринуэя, - проговорила задумчиво Бася, встраиваясь в чудовищную пробку на въезде в город.
– Так в машине что, нет приемника?
– уточнил Има.
– Нет, - отвечала Бася, перестраиваясь под гневный рев сигналов, - Я за него пою.
В комнате с задернутыми наглухо шторами мистически светился телевизор. На экране железный человек - обмотанный проволокой и облепленный фольгой - пытался приударить за девушкой, и весьма успешно, ибо вместо члена у него была дрель.
Перед телевизором в трех креслах - как сестры-гиацинты в трех гробах в сказке Андерсена, в белом, сиреневом и розовом - лежали Бася, Кузя и Има. На журнальном столике перед ними разбросаны были вата, закопченный суповой половник, обелиском возвышалась уксусная эссенция. Медицинский жгут - скоропомощной, с кнопкой - валялся на полу у их ног. Глаза героев были полузакрыты, под ресницами светились полоски белков и то выплывали, то прятались закаченные зрачки. Время от времени кто-то из них поднимал бессильную руку, чтобы почесаться.
На экране девушку погубила-таки встреча с дрелью.
– Има, что такое - helas?
– тихим, подводным голосом, идущим со дна глубочайшего из колодцев, спросила Бася. Но Има не ответил - то ли не расслышал, то ли сам не знал, что это.
– Не ожидала услышать от вас это слово, - Бася накрутила на палец белую косичку, - В моих снах его произносит мое альтер эго, и я должна, наверное, знать, что это значит, но я не знаю...
Через год, в марте девяносто шестого, Име Собо вновь довелось побывать в гостях у цыганского семейства Михаев. Такси затормозило возле дома из белого кирпича - возле калитки оранжевым ярким пятном светился "жучок". Има поднялся на крыльцо, постучал в дверь - ему открыла старушка Наталья
– Рад приветствовать, - поздоровался Има, - Я вижу, у вас в гостях Кузьма?
– Нет Кузьмы, - проговорила сердито старуха, - только Василиса,- и поковыляла на кухню, стуча деревянными подошвами, словно статуя Командора. Има пошел за ней по инерции, как щенок за ногами. Наталья Марковна сняла с полки заварочный чайник, с другой полки - веселую чашечку, метнула на стол печенье и сахарницу. За столом на вертящемся стуле сидел унылый торчок в капюшоне, Има удивился, почему столько внимания и заботы тощему скрюченному убожеству. Има сел на стул, раскрутился - как когда-то Бася.
– Умер Кузьма, - пояснила Наталья Марковна, - умер и в землю зарыт. Пей, касатка, - старуха поставила окутанную паром чашку перед черной скрюченной фигурой. Узкая рука откинула черный капюшон, выстрелом распрямились иглы коротких белых волос.
– Здравствуй, Има, - Бася смотрела на него яркими разными глазами - правый синий, левый черный. Има знал, что левый глаз ее почти не видит.
– Это правда?
– только и спросил Има.
– Увы, - подтвердила Бася, делая осторожный крошечный глоток, - Кузя умер неделю назад, в Эйлате, в Израиле. После семинара по криогенной биоинженерии, или типа того. Я никогда не знала толком, чем он занимался.
– А похоронили - где?
– спросил практичный Има.
– Мать его сказала, что там и хоронили. Я не летала, у меня и паспорта нет. Зато есть теперь свидетельство о смерти с гордой строчкой - "Эйлат. Израиль".
– Дождись меня, поедем домой вместе, - предложил Има.
– Услуга "трезвый водитель"?
– А водитель трезвый?
– не поверил Има. В Басиных разных глазах ничего нельзя было увидеть, только легкое безумие, почти неуловимое, на нижней границе нормы.
– Я не изменяю себе, - отвечала Бася, - я все еще буши, как ты говоришь.
– Дождись меня, не уезжай, - попросил Има, - Наталья Марковна, не отпускайте Баську.
Старуха молча и часто закивала. Има быстрым шагом направился в комнату, где за ковром пряталась дверца - то ли в ад, то ли в иные миры.
На улице Има отпустил такси и сел в Басин "жучок". Машина завелась, зачихала, закашлялась, белый дым окутал ее облаком, словно горную вершину.
– Так и не починили?
– спросил Има.
– Нет, и теперь уже некому, - Бася вырулила на середину дороги и теперь старательно объезжала выбоины, полные талой воды.
Машина выехала на шоссе и кое-как набрала скорость. Има приоткрыл окно и закурил - не трубку, обычную сигарету.
– Ты больше не скучаешь без радио?
– спросила Бася.
– Хочешь спеть?
– Привычка. Вторая натура... Я все время пою за рулем, иначе скучно мне и страшно.
– Так за чем же дело стало, маэстро?
Бася выдохнула и запела, тихо, медленно и печально, совсем не так, как в оригинале:
Winter's cityside
Crystal bits of snowflakes
All around my head and in the wind