Пока горят поля
Шрифт:
I had no illusions
That I'd ever find a glimpse
Of summer's heatwaves in your eyes...
Има слушал - песня звучала как романс, и Бася пела ее, старательно артикулируя, как дети на утреннике - дрожало тонкое белое горло в черном вороте толстовки. Волосы ее - серебряные иглы - казались твердыми и жесткими, как осколки стекла. Руки в перчатках чуть подрагивали на руле.
Oh, when you're big in Japan, tonight
Big in Japan, be tight
Big in Japan, ooh the eastern sea's so blue
Big in Japan, alright
Pay, then I'll sleep by your side
Things are easy when you're big in Japan
Oh, when you're big in Japan
–
– прервавшись, уточнила Бася.
– В гости не приглашаешь?
– деревянным голосом спросил Има.
– Имаш, неужели ты меня - клеишь?
– не поверила Бася.
– Конечно же, нет, - с облегчением отмахнулся Има, - просто подумал, что тебя это порадует. Так сказать, в трудное для страны время.
– Но учти - потом я нароюсь в кашу и уже никуда тебя не повезу, - уточнила Бася.
– Ничего, дойду пешком.
– И не страшно тебе, такому красивому, пешком, да мимо Лужников, да мимо милиции...
– Как говорил Толстой про Андреева - он пугает, а мне не страшно.
– Держите меня семеро - негр знает русскую классику лучше меня. Имаш, а негр - это обидное слово? Ты извини, если что не так...
– Мне не обидно, но ты можешь говорить "арап", если стесняешься.
Бася хихикнула и запела по-новой:
Neon on my naked skin, passing silhouettes
Of strange illuminated mannequins
Shall I stay here at the zoo
Or should I go and change my point of view
For other ugly scenes...
Но дома говорить им было не о чем. Бася сидела в кресле, бледная и безучастная, как будто всю ее кровь выпил и душу украл вампир, и явно ждала, когда Има уйдет. Има побродил по комнате, потрогал на полках корешки книг, переставил пару безделушек с места на место, попрощался и пошел к себе домой. На сердце у него было муторно и тошно - и Кузьму было жаль, и Бася без косичек, с мертвыми глазами, производила тягостное впечатление. Она улыбалась безжизненной улыбкой и не рвала носовые платки оттого лишь, что уже все платки были давно порваны.
Има вошел в подземный переход, светившийся истошным оранжевым светом. Ботинки гулко застучали по гранитным плитам. Навстречу шли люди, казавшиеся веселыми в ярком апельсиновом свете. Има остановился - словно что-то ударило его в грудь, отбросило, не пустило дальше - развернулся и почти побежал по коридору. Обратно, к Басе с ее обреченной пластиковой улыбкой настоящего буши.
– Что-то забыл?
– Бася стояла на пороге в длинном белом платье и босиком. Име даже померещился в ее волосах веночек Офелии.
– Что это за платье?
– Има отодвинул ее и прошел в квартиру. В воздухе пахло благовониями и ладаном. Надрывались Portishead.
–
Има взял ее за плечи и развернул к себе. Подвенечное платье было без рукавов, и длинные перчатки в Басином наряде без труда заменяли бинты, намотанные от запястья до локтя, подвенечные парадные бинты с проступающими полосами крови. Басины босые ноги оставляли на паркете чуть заметные кровавые следы.
– Что ты делаешь?
– спросил Има. Бася не была ему ни другом, ни любимой девушкой, но даже абсолютно чужую бабу грешно бросать вот так умирать.
– Я не знаю, - Бася вывернулась из его рук и села в кресло, поджав ногу - ступня, и верно, оказалась вся изрезана, похоже, что опасной бритвой, - Не думай, я не хочу умереть. Просто мне очень плохо, и я правда не знаю, что с этим дальше делать.
Има запустил пятерню в свои короткие дреды.
– Переоденься во что-нибудь менее романтическое, - произнес он наконец, - можешь даже заклеить ноги пластырем. И возьми с собой паспорт.
Самолет приземлился и покатился по взлетной полосе, как пишут литераторы, "звеня и подпрыгивая". Бася проснулась:
– А ты почему не хлопаешь?
– Ты же не хлопаешь в маршрутке, - ответил Има.
"Вас приветствует аэропорт Храброво. Температура за бортом семь градусов выше нуля" - проговорил нечеловеческий голос, шипящий, как вампир.
– Жара, - удивилась Бася, - целых семь градусов жары.
– Здесь всегда теплее, - пояснил Има.
Дорога от аэропорта до города была как из детской сказки - деревья по обеим сторонам сплетали над нею свои ветви полукруглым сводом. В сумерках смотрелось ошеломительно.
– У тебя здесь родственники?
– спросила Бася.
– У меня здесь работа время от времени, - отвечал Има, - и два гостиничных номера, которые сняла моя фирма. Типа офисы. В одном буду жить я, в другом поселим тебя.
– А так можно?
– Мне - можно, - Има улыбнулся, показав нутриевые зубы, - Завтра вечером я отправлю тебя домой. И в твой номер заедет Вова Шварцман.
– Понятно. Милосердие имеет свои границы, - ответила Бася, - Спасибо тебе. Ты меня удивил, значит, полдела сделано.
– Я покажу тебе подводную лодку и могилу Канта. Увидишь, в честь кого меня назвали. Только не просись в зоопарк - я не пойду, мне жалко животных.
– Здесь есть зоопарк?
– Еще какой. Калининградцы им гордятся.
Таксист, до этого обративший внимание пассажиров на аистиное гнездо и омелу, патетически воскликнул:
– Смотрите - дом барыги!
Как будто там стоял дом Пушкина. Ну да, возле одного из домиков припарковано было сразу штук пять такси. Бася удивилась:
– Тоже мне, невидаль.