Пока муж в командировке
Шрифт:
– Закуси. Маша, слышишь?
Я открыла слезящиеся глаза. Гость держал наготове бутерброд с ветчиной и зеленью. Я откусила сразу половину, ожесточенно заработала челюстями. Внезапно во мне пробудился зверский аппетит.
Ираклий Андронович, внимательно следивший за мной, успокоился. Опустил глаза, зачерпнул ложкой борщ, поднес ко рту. Проглотил, посмаковал. Приподнял брови и спросил:
– Сама готовила? Молодец, вкусно.
То ли от этой похвалы, то ли от выпитой водки по моим венам разлилось тепло. Огненный
Я помешала ложкой борщ и не удержалась:
– Ираклий Андронович, можно задать вам вопрос?
– Конечно.
Гость доел борщ, аккуратно отставил пустую тарелку. Потянулся за блинчиком, завернул в него кусочек ветчины. Все это он делал не спеша, обстоятельно, словно совершал некий ритуал.
– Вы говорите, что знали мою маму много лет, а она вас не знала. Как это возможно?
Гость пожал плечами:
– Очень просто! Разве Елизавета Петровна знала по имени всех своих поклонников?
– А вы ее поклонник?
– С тридцатилетним стажем.
Неожиданно я испугалась. Слова гостя натолкнули меня на одно смутное подозрение, которое я боялась облечь в слова. Но Ираклий Андронович обладал неприятным свойством читать мысли, потому что тут же спросил:
– Ты боишься, что я твой отец?
Я чуть не подавилась борщом. Все-таки одно дело о чем-то думать, совсем другое - это услышать. И хотя вопрос был сформулирован не в бровь, а в глаз, я еще не настолько опьянела, чтобы забыть об элементарной вежливости. Поэтому притворно запротестовала:
– Ну что вы! Ничего подобного! Почему я должна этого бояться?…
– Боишься, боишься!
– уличил меня гость.
– Вон как покраснела, значит, угадал.
Отпираться дальше было бессмысленно, и я развела руками.
– Не то что боюсь… Просто вдруг подумала…
Я смутилась и умолкла. Ираклий Андронович несколько секунд ждал продолжения, потом вздохнул и сказал:
– Нет, Маша, я не твой отец. Мне нельзя жениться, и иметь детей тоже нельзя. Впрочем, что я рассказываю… Ты девушка умная, наверное, поняла, кто я такой.
Выпитое спиртное развязало мне язык. Я не удержалась от легкого сарказма и невинно предположила:
– Католический священник?
Ираклий Андронович исподлобья взглянул на меня. Я опомнилась и спохватилась:
– Извините. Глупая шутка.
– Я не обиделся, - спокойно ответил гость.
– Это хорошо, что у тебя есть чувство юмора. С ним жить легче. Я вот шутки понимаю, а сам шутить не умею.
Мы немного помолчали. Чтобы сгладить неловкость, я предложила выпить.
Ираклий Андронович тут же разлил водку, поднял стопку и опрокинул ее все так же молча.
Вторая стопка не ударила мне в голову, как первая. Тепло снова мягко разлилось по всему телу, достигло сердца. И мне уже не казалось, что разговаривать с человеком, сидящим рядом, опасно.
– Ираклий Андронович! Вы знаете, кто мой отец?
Гость взял десертный нож, выбрал из вазы с фруктами мягкую сочную грушу, отрезал от нее длинную дольку.
– Я… предполагаю, - сказал он наконец.
– И кто же это?
Гость положил нож на тарелку рядом с недоеденной грушей и попросил:
– Подожди немного, я хочу разобраться до конца. Ладно?
Я покладисто кивнула.
– Значит, вы больше не считаете, что я у вас что-то украла?
– Не считаю.
Я не могла скрыть своего удивления.
– Почему?
– Потому что ты дочь своей матери.
– А разве раньше вы этого не знали? В нашу первую встречу?
Ираклий Андронович покачал головой:
– Нет. Узнал недавно и совершенно случайно.
– Как?
Гость поднялся из-за стола. Вышел в прихожую и вернулся с небольшим свертком. Развернул бумагу, положил на стол серебряный браслет с бирюзой, сказал:
– Вот.
Я озадаченно смотрела на мамин браслет.
– Ничего не понимаю, - сказала я.
– Значит, это вы купили его у Феликса Ованесовича? Но зачем?
Ираклий Андронович снова сел рядом со мной. Взял мою руку, аккуратно надел на запястье браслет, щелкнул миниатюрной застежкой. И только после этого ответил:
– Видишь ли, Маша, этот браслет я когда-то подарил твоей матери. Мне хочется, чтобы он остался в вашей семье.
– Вы подарили маме…
Я не договорила и коснулась свободной рукой браслета. Серебро отозвалось в пальцах отрезвляющим холодом.
– Да, - подтвердил гость.
– Я иногда делал твоей матери подарки. Но Елизавета Петровна не знала, от кого они.
Я провела пальцами по лбу, сказала внезапно охрипшим голосом:
– Очень романтично.
– Не в романтике дело. Мне не хотелось, чтобы она считала себя обязанной или возвращала подарки. Мне хотелось, чтобы она их носила. Она носила браслет?
– Да, - ответила я.
– Это было ее любимое украшение.
– Правда?
– обрадовался Ираклий Андронович.
Гостю было явно приятно. Мы немного помолчали.
– А как вы узнали, что я продала браслет Феликсу Ованесовичу?
– спросила я.
– Шофер сказал, что ты попросила высадить тебя у ювелирного магазина. Мои люди приехали и выяснили, что ты принесла ювелиру это украшение.
– А вы думали, я принесла ему что-то другое?
Ираклий Андронович утвердительно наклонил голову.