Поле Куликово

Иванов Сергей Иванович

Кирдяпа рванулся к толпе, дёргая меч из ножен, но копья стражников скрестились перед мордой его коня, и плевки женщин доставались животному. Нукеры лишь усмехались: полонянки оскорбляли "своих", и стражи это не касалось. Семён хотел укрыться за свитой хана, однако бока ордынских коней смыкались перед его лошадью, а Тохтамыш, как нарочно, ехал неторопливым шагом - так и следовали за ним вдоль всей толпы оба княжича, осыпаемые проклятиями женщин. Тохтамышу, наконец, надоела потеха и он обернулся к Кирдяпе:

– Видал, князь, какой отборный полон! Может, отца разоришь? Я знаю, ему нужны люди.

Кирдяпа, наконец, понял, что над ним издеваются, и ответил: у отца нет денег для выкупа чужого полона.

– Жалко. Придётся, видно, торговаться с Дмитрием Московским.

Отправив

гонцов с приказаниями темникам, Тохтамыш оставил казначея описывать добычу, которую уже считали младшие юртджи, и, не дожидаясь Шихомата, направился из детинца за ворота, в свою ставку. Полуденное солнце с трудом пробивалось сквозь тучи копоти, пепел и хлопья сажи оседали на одежде и лицах свиты. Если каменные храмы и монастырские строения сами не загорятся, их можно специально выжечь, и разрушителем станет огонь. Но как ему срыть белокаменные стены крепости? Войско нельзя отвлекать - надо воспользоваться разгромом столицы, опустошить всё княжество, а удастся - и соседей Москвы. Да и по силам ли эти укрепления его степнякам? Не только строить, но и разрушать нужны мастера, на худой конец - ремесленники и мужики, а их нет: народ из окрестностей разбежался, защитники Кремля - перебиты. Пороха у него лишь два мешка, русы свой сожгли. Рассчитывать можно только на большие полоны, которые ещё надо взять.

Надо взять! Весть о разгроме Москвы теперь полетит по земле, повергая ближние народы в ужас и уничтожая их мужество. Уныло ехал за свитой хана Кирдяпа. Что, если Тохтамыш оставит его наместничать на московском пепелище и уведёт своё войско?

Семён уже ни на что не рассчитывал после издевательств хана. Ему хотелось только поскорее оказаться подальше от московского пожарища. Но станет ли бегство спасением? Княжичу начинало казаться: проклятия полонянок слышала вся Русь.

Каждый приходит к предательству своим путём, но ещё ни один предатель не добился желаемого, ибо новых хозяев мало занимают его интересы, им нужно одно: чтобы он продолжал вредить тем, кого предал.

Мрачно возвышалась над воротами полуразрушенная Фроловская башня. На стене - тишина, ни стона, ни вздоха: там дрались с врагом беспощадно. В городе разрастался, гудел пожар, раздуваемый потоками прихлынувшего ветра. Сухие постройки охватывались летучим пламенем, Кремль стал превращаться в бушующее огненное озеро, и скоро грабёжники с воплями побежали из стен вслед за нукерами хана. Многие из тех, кто дорвался до винных погребов, плутали в огне и сгорали живьём. К вечеру среди закопчённых стен лежало пепелище.

"Какими словами, - спросит летописец, - изобразить тогдашний вид Москвы? Сия столица кипела прежде богатством и славой. В один день погибла её красота: остались только дым, пепел, окровавленная земля, трупы и пустые, обгорелые церкви. Безмолвие смерти прерывалось стоном некоторых страдальцев, иссечённых саблями татар, но ещё не лишённых жизни и чувства".

После пожара грабить в Кремле стало нечего, и через день Тохтамыш назначил общий смотр. Он был до потрясения изумлён, когда обнаружил, что численность его всадников едва превышает двадцать пять тысяч. Отряды казанского эмира, посланные Батар-беком на Суздаль и Юрьев, ещё не пришли к Москве, но и без них у Тохтамыша было под сорок тысяч. Куда же они подевались? Дорого обошёлся хану погребальный костёр для сына! Поход со всем войском в глубину Руси, на Ярославль и Кострому, теперь отпадал. Оставалось одно: побыстрее опустошить Московское княжество и убираться восвояси. Тохтамыш объявил наянам: его тумен останется под Москвой, тумен Батар-бека двинется на Дмитров и Переславль, тумен Кутлабуги, усиленный остатками горского тумена и тысячами ханских родичей, пойдёт на Звенигород, Можайск и Волок-Ламский, до Ржевы. Это крыло в войске - сильнейшее, ибо доставшиеся ему земли - гуще всего населены. Хан приказал темникам не переступать пределы Твери и Нижнего Новгорода, при появлении крупных русских сил - отходить, стягиваясь к его ставке.

У

середины реки стрелы перестали сечь воду, и это спасло Олексу с женой - щит со стальным клинком оказался страшно тяжёлым в воде, он мог утопить беглецов. Но, едва бросив его, Олекса кинулся на помощь кричащей женщине, за шею которой цеплялся малыш. К счастью, Анюта держалась на воде и она взяла на себя ребёнка, когда Олекса ухватил за волосы тонущую и, не давая ей вцепиться в свои руки, потащил к отмели. На берег её пришлось нести на руках, и Олекса увидел, что это девочка лет четырнадцати. Люди, едва добираясь до берега, убегали через луг в урему. Дружинники и ополченцы ждали начальника, девочку приняли из его рук, стали приводить в чувство. Анюта выжимала рубашонку мальчишки, он хныкал и тянулся к сестре. Каримка сидел на траве поодаль, тянул что-то жалостливое, качая малышку, что отнял на другом берегу у Анюты.

– Што - с ним?
– спросил Олекса.

– Жена утонула с двумя.

– Он видал?

– Люди видали. Совсем малые были у нево. Она положила обоих на горбыль, ей соседка помогала. Водой отнесло их под Москворецкую башню, и оттоль - стрелами...

Олекса подошёл к татарину и тронул за плечо:

– Пора уходить, Каримка. Отдай мне девочку.

Кожевник посмотрел на него:

– Зачем отдай?

– Я понесу, ты устал, небось, с ней на реке-то.

– Каримка устал? Кто говорил?
– Он вскочил на ноги, не отдавая ребёнка.
– Я им дам устал! Они устанут, собаки! Все спать будут без башка!
– Из его глаз лились слёзы.

Олекса взял у Анюты мальчишку и пошёл к лесу, не оглядываясь на горящий город. В воздухе висела копоть, и казалось, даже от воды, пропитавшей сорочку, пахнет гарью. В глазах одна картина приступа сменялась другой: фигуры пушкарей с камнями в руках на дымной стене под изуродованной стрельной, конники, врубающиеся в ордынские толпы, Тимофей с кровавым лицом, сидящий на каменном полу, бородатый воротник, удушающий предателя, Клещ, лицом вперёд падающий в кучу ревущих врагов, его сын, поднятый на копьях, бегущие через подол люди, а над всем - высокая белокаменная стена и падающие с неё женщины - в красном, синем, жёлтом, сиреневом... И мёртвое тельце ребёнка, скатывающееся по откосу рядом с мёртвой матерью. За начальником шли ополченцы, каждый - со своим горем, общим всех. Анюта поддерживала спасённую им девчонку. Утром она впервые чувствовала себя счастливой оттого, что родилась женщиной. Сейчас ей хотелось стать мужчиной, сильным, как её муж.

Из приречных кустов к ополченцам выходили спасшиеся, матери с детьми и потерявшие детей, девушки, мальчишки-подростки. В лесу Олекса велел вырезать ослопы - оружие сейчас было первой необходимостью. И так - четыре десятка дубин, столько же кинжалов, четырнадцать луков с сотней стрел. От женщин и детей лучше бы поскорее избавиться, но тогда многие из них сгинут. Первая ночь в лесу будет самой трудной - одежда на всех лёгкая, сырая, люди - измучены и голодны, многие - босы. На детей может напасть простудная лихорадка. Придётся разводить огонь, хотя это - опасно. Надежда - на то, что вся Орда теперь - за рекой, грабит город. Олекса проверил огниво, трут в железной коробочке, залитой смолой, сохранился сухим. Впрочем, годился бы и мох. Прежде чем двинуться в путь, он послал вперёд стрелков - разведывать дорогу и бить дичь.

До темноты не останавливались, петляя звериными тропами, сторонясь наезженных дорог и сожжённых селений. Люди доверились молодому начальнику. И воины, и женщины знали, что Олекса Дмитрич единственный из бояр не хотел идти на переговоры с ханом. Вчера его не понимали, сегодня каждый спасшийся смотрел на него как на святого. По молодости Олекса ещё не представлял силы своей власти над этими людьми, только удивлялся тому, как поспешно исполняется всякое его пожелание, как люди затихают при звуке его речи, стараясь не пропустить слова. Эта вера в прозорливость начальника становилась общим спасением: выжить в окружении врагов, в лесах и болотах мог только отряд, где царил порядок. Безоговорочная власть Олексы сразу внесла такой порядок в жизнь беглецов.