Поле Куликово
Шрифт:
Эх, если бы он послушался своей тревоги и вывел конников на Соборную площадь заранее!..
Толпа кинулась к заборам, люди ныряли в подворотни и калитки, карабкались на плетни, иные оказывались под копытами. Ничего не видя, кроме отверстых ворот, из которых валили уже лёгкие всадники в серых кожаных панцирях, Олекса нацеливал отряд на них, захваченный одной мыслью: перерубить шею степной гадюке, просунувшей голову в Кремль, уничтожить щель, в которую она проникла! Он даже не заметил, как пятеро его дружинников оттёрли Анюту в середину отряда. Нукеры, растекавшиеся вдоль стен, стали поворачивать назад, навстречу русским всадникам.
– Копья!
– оборачиваясь, крикнул Олекса.
– Копья - встреч!
Первая сотня на скаку обратила поднятые копья вперёд, вторая по команде седобородого Клевца распласталась двумя крыльями - навстречу нукерам. Отряд врезался в скученных у подножия башни врагов. Шиты и брони не выдерживают удара тяжёлых копий с конного хода, грохот лопающихся кож, визг и ржание столкнувшихся лошадей заглушались
Внутри детинца, перед Фроловской башней, уже завязалась конная рубка, даже сюда, под свод ворот доносились крики бойцов и звон стали. Где - Анюта?.. Мысль о жене сменилась другой: может, удастся дозваться пушкарей и заставить их опустить затвор? Пушка и тюфяк то и дело грохотали наверху, - значит, есть там живые! С трудом развернул коня, полуслепого в кольчужной броне под сумеречным сводом, крикнул копейщикам, чтобы держали врага, вырвался наружу, в середину сабельной рубки, и откуда-то рядом возникла Анюта, едва справляясь со своей саврасой, возбуждённой страшным зрелищем. Какой же глупенькой и смешной была теперь маска смерти на стальном забрале жены!
– Олексаша! Тебя кличут со стены!
Он задрал голову. Над пряслом башни торчала голова пушкаря Беско, рот открыт в крике. Рискуя получить стрелу в висок, Олекса сорвал шлем, приложил к уху ладонь.
– ...я-арин! Уходи-и!..ро-ота... клинило-о!
Пушкарь продолжал кричать, повторяя, и Олексе стало страшно. Как случилось, кто просмотрел?
– спрашивать поздно и не с кого. Тимофей убит, но и те, кто ещё - жив и сражается, обречены. Все. И он - тоже. И Анюта. Ордынские начальники теперь заметили, что ворота отбиты русскими, вместо лёгких всадников они двинут тараном кованую сотню нукеров хана и расчистят дорогу. Или прожгут себе путь бомбами с нефтью и греческим огнём. Он, не задумываясь, пошёл бы на то, чтобы за спиной своих копейщиков в воротах загромоздить ход брёвнами и камнями, но кто это сделает? По всей стене идёт приступ, наверху ополченцы едва сдерживают врага, а его всадники отступают к башне, теснимые нукерами, проникшими в Кремль. Беско продолжал кричать сверху, сложив руки у рта, и до Олексы дошли слова молодого пушкаря:
– Уходи-и!.. Взрываем!..
Его будто опалило: вот она, последняя их надежда - взорвать башню! Тогда, может, затвор сорвётся вниз или обрушенные камни завалят ход. Пушкари догадались. Вавила...
По крику Олексы копейщики стали покидать башенный проход, оттягиваясь внутрь крепости. Враг не спешил за ними, вероятно заподозрив ловушку. Олекса свистом подал сигнал - всем стягиваться к нему!
– и с двумя десятками кинулся на помощь левому крылу второй сотни, которое нукеры пытались взять в кольцо. Теперь за своим правым плечом он чувствовал Анюту, её близость давала такую силу, что и в одиночку сразился бы со всей Ордой. Весь отряд отступал к нему, сжимался, вытягиваясь косым клином, отрывался от стены. Анюту оттеснили от него, и тогда он ринулся вперёд, завертелся среди врагов, разя молниеносными ударами, не замечая ответных. Русская броня, выверенная веками непрерывных войн, давала ему ощущение неуязвимости. Остроконечный шлем с бармицами и личиной, с которого соскальзывал самый острый булат, облегающий панцирь, в котором мельчайшие отверстия колец перекрывались вторым и третьим слоями кольчуги при любом движении тела, укреплённый гибким оплечьем и налокотниками, способными с железной рукавицей при нужде послужить и как щит, пластинчатые набедренники и поножи - эта броня делала сильного и ловкого воина недоступным обыкновенному оружию. Правда, спину она прикрывала не очень надёжно, поэтому в конных сшибках Олекса чаще держал щит на спине. На сей раз ударило в спину не копьём, не стрелой или коварным джеридом, но словно гигантской тугой подушкой. Споткнулся конь, приседая на пошатнувшейся земле, - казалось, разом грохнули десятки великих пушек. Шатёр Фроловской башни подпрыгнул, кренясь, начал оседать в струях огня и крутящихся клубах серого дыма, разваливаясь, обрушился камнями и брёвнами, давя и зашибая ордынских всадников под стеной, в воздухе родился шелест,
Теперь защитникам крепости оставалось только продать жизнь подороже. Но как забыть, что за тобой тысячи слабых и безоружных? Сейчас они набивались в храмы и монастыри, Олекса видел и бегущих по стене на москворецкую сторону. Трудно было рассчитывать на то, что стены обителей защитят от разъярённых врагов, но всё же лучшее, что мог ещё сделать отряд, - попридержать громил. Может, кому-то удастся уйти за москворецкую стену, переплыть реку и скрыться в уремах.
Цветные халаты растворились в сером конном потоке. Хан дорожил своей гвардией. Проложив дорогу лёгким отрядам, она ушла за их спины, закрепляя отвоёванную территорию Кремля и накладывая руку на лучшую добычу. Орда растекалась вдоль стен на обе стороны, отряд Олексы, оттянувшийся в широкую улицу к Соборной площади, степняки лишь преследовали, издали осыпая стрелами, визжали, грозили оружием, уверенные, что эта конная горстка всё равно будет окружена, притиснута к стене и выбита вся, до единого. Зачем подставляться под русские мечи на пороге победы?
Враг уже проникал в соседние улицы и переулки, степняки рассеивались по подворьям, врывались в пустые дома в поисках добычи. В трёх местах занялись пожары, в безветрии качались громадные султаны чёрного дыма, подпёртые столбами огня. Соборная площадь - пуста, храмы - заперты, из них льётся пение. Ломиться в двери напрасно, да и бессмысленно: драться на папертях - значит обратить новую злобу врагов против беззащитных людей. В боковых улицах звенело железо, слышались кличи и хрип дерущихся. У середины неглинской стены, за монастырём, слышалась сеча. А ведь в кремлёвский угол, к Свибловой башне, стоящей над устьем Неглинки, собьются бегущие на подол, там имеется ещё надежда спастись. Олекса мог проехать Кремль с завязанными глазами. Подав знак дружине, он ринулся в боковую улицу, держа на купола монастыря. Впереди теснился выскочивший навстречу отряд степняков, какие-то люди катались по земле, рыча, молотя друг друга кулаками. Конные бросились наутёк, дерущиеся вскочили, один, бритоголовый, в бархатной епанче, кинулся в подворотню, но ражий бородач в армяке успел схватить его за шиворот, повернул, и Олекса увидел совиное крючконосое лицо. Жирошка! Узнал и второго - воротник из Фроловской башни. Бородач, располосовав рубаху на груди Жирошки, рвал с его шеи какой-то предмет так, что голова противника моталась. Олекса осадил коня и воины стали обтекать его.
– Гляди, боярин!
– Воротник показывал ему овальную пластину с неясным изображением.
– Гляди, какие жабы у нас завелись! Он татар к терему князя вёл, я камнем ево, да промахнулся.
– Кончай и прыгай на круп лошади!
– Поспешай, боярин! Мне ишшо одного июду поймать надо. С ево пайзой, небось, доберусь.
– Бородач одним ударом свалил задыхающегося Жирошку, сел ему на грудь, стал затягивать на шее шёлковый шнур, на котором изменник носил ханский знак, дающий ему неприкосновенность в ордынском войске. Лицо Жирошки посинело и глаза выкатились, Олекса отвернулся и пришпорил коня. Он не хотел, чтобы это видела Анюта. Тысячи кровавых смертей - не так отвратительны, как удушение одного предателя. После этого начинаешь ненавидеть людей и жалеешь о том, что родился на свет.
Отряд вылетел из кривой улицы, спускающейся к неглинскому подолу, и оказался перед толпой конных врагов, накапливающихся между стеной города и стеной монастыря. Эта толпа напирала на тонкую линию отступающих в дальний угол Кремля ополченцев. Сверху в ордынцев стреляли и швыряли камни. Но с внутренней стороны стена не имела защитных зубцов, и вражеские лучники поливали её стрелами. Олекса с ходу врезался в массу всадников, она раздалась от удара и шарахнулась вдоль стены, ошеломлённая. Навстречу взмыл клич ополченцев: "Слава-а!" - их строй подался вперёд, поднялись копья, пропуская русских всадников.
– Бачка-Ляксандра! Катай собак!..
Олекса, вздыбив коня, развернулся и увидел блеснувшие навстречу из щелей забрала глаза Анюты. Пока не выдала саврасая, не споткнулась в сече, не уронила всадницу и не унесла в ряды врагов - идёт за рыжим через все страхи.
– Анюта!
– Олекса поднял забрало.
– Скачи к Свибловой. Пусть там отворят ход, и всех, кто сбегается к башне, - выпускать за стену! Скачи!
– А ты?
– Скачи, не теряй время, я буду!
Он отвернулся, давая понять, что разговор - окончен. Свиблова башня имела небольшой ход, запертый толстой стальной дверью, он выводил к слиянию Неглинки с Москвой. Ходом иногда пользовались князья и их ближние, если хотели незаметно покинуть город. Через дверь Свибловой башни можно было сразу попасть на струг и так же со струга войти в Кремль. С началом осады дверь заложили камнем, но разобрать его не трудно.