Поле Куликово

Иванов Сергей Иванович

Миновали ворота. Город уже спал. Позади раздались крики - кто-то требовал от воротников впустить в крепость, к князю.

– Узнай, што там, - приказал Владимир своему сотскому, останавливая коня. Голоса за стеной не утихали.

От ворот лунной улицей мчался сотский.

– Государь!.. Москва!.. Москва пала - Орда в Кремле!

Весть о разгроме Москвы в два-три дня облетела великое княжество, переметнулась в смоленские, тверские, новгородские, нижегородские и рязанские земли, везде потрясая людей. До той поры шли разговоры, будто Тохтамыш воюет лишь с Донским, иных земель не зорит и, усмирив Дмитрия, уйдёт восвояси. Кое-кто со злорадством следил за метаниями Донского, врасплох застигнутого нашествием Орды, прикидывал, как бы чего выгадать от падения высоко взлетевшего москвитянина. В лёгкую победу Тохтамыша, однако, мало кто верил - на памяти была свежа Непрядва, и воровской набег хана показывал, что он боится Донского. Москва, притянувшая к себе тумены

Орды, казалась зачарованной твердыней, которая хоть и опасна ближним соседям, зато связывает Орду по рукам. В землях, лежащих к северу от Москвы, многие, попрятав да сложив на телеги что поценнее, выжидали, сидя дома. Под стяги Донского и Храброго, не очень спеша, стекались люди служилые, кому и положено было, да ещё охотники, ищущие себе чести и княжеских наград. И вдруг - Москвы нет, на её месте - закоптелые руины да мёртвые тела. Твердыня рухнула, растаяла сила, сковавшая лапы Орды, и эти лапы теперь - свободны. Те, кто сочувствовал Москве, пережили то, что переживает воин, видя, как падает подрубленное знамя. Великородные враги Донского ещё могли рассчитывать на свои тайные договоры с ханом, но их подданные, наученные долгим опытом, знали: пощады не будет. Города и селения уйдут в золу, иго с новой силой стянет шею и смерда, и посадского, и боярина, и удельного князя. Русские люди лишь теперь, кажется, поняли, что такое - Москва для них и для всей Руси после Куликовской победы. И вышло так, что не в час своей славы, а в час беды Москва в сознании народа стала тем, чем издревле стремились стать многие русские города - единственной столицей Руси. Народившаяся Великая Русь ощутила Своё сердце, когда враг ударил в него мечом. И народ не поверил, что Москвы нет. Она жила и сзывала русских людей знамёнами Донского и Храброго - на правую битву за спасение единой Родины. Камни сгоревшего Кремля, обагрённые кровью его защитников, накалили тысячи сердец. По городам и сёлам Руси загремел набат, и, как в дни нашествия Мамая, каждый, способный держать топор и копьё, становился в строй охотников. Люди не теряли часа. Там, где отряды ополченцев проходили через селения, мужики и парни, едва обняв близких: "Вы уж как-нибудь перебедуйте, родные!" - накидывали на плечи зипуны, хватали оружие, вливались в человеческие потоки к местам сбора. Поднялась не только московская земля - поднимались смоляне, брянцы, новгородцы, люди окраинных земель Твери, Нижнего Новгорода и Рязани. Тумены Орды, выступившие на север и запад, шли по пустой земле. Разграбив покинутый жителями Дмитров, отряды Батар-бека и Шихомата устремились к Переславлю-Залесскому. Невысокие валы и деревянные стены городка не могли остановить многочисленных врагов, а в городе оставалась лишь небольшая стража из стариков и отроков, и всё же конные дозоры переславцев обнаружили движение степняков вовремя. Сотни горожан устремились к берегу Плещеева озера. Когда сотни Орды ворвались в Переславль, в нём не было ни одного человека, а посреди синей зыби озера маячил плавучий город. Темник велел выжечь городок дотла и повёл войско на Юрьев, рассчитывая затем поживиться в Суздале и Владимире. Ему стало известно: казанцы этих городов не тронули. В последнее время они избегали военных столкновений с русскими княжествами.

Больше недели Владимир почти не смыкал глаз - высылал дозоры и сторожи, расспрашивал прибывающих охотников, выезжал в лесные лагеря, проверял работы по расширению крепостного рва и ремонт навесов над стенами, смотрел новые тысячи ратников, вливающиеся в полк. Уже пятнадцать тысяч конных и пеших было в строю, а люди шли валом. Иссякали запасы оружия, пришлось собирать кузнецов, бронников, и кричников и обеспечивать их снастью. "Лишних" людей старались выпроваживать на Ржеву и Торжок, но это было непросто - вокруг Волока возникали поселения.

Владимир узнал главное: врагу удалось ворваться в Кремль коварством, через клятвопреступление хана и предательство нижегородских княжат. Мёртвых не корят, и всё же стало горько и обидно за москвитян, попавшихся на подлость хана.

Теперь у него пятнадцать тысяч воинов, через три дня будет двадцать. Спасибо Новосильцу. Этот коренастый, русобородый, с ясными глазами окольничий почти не покидал своего шатра, не бегал по лагерю, не громыхал голосом, но каждый десятский, не говоря уж о тысяцких и полковых воеводах, чувствовал его руку. Окружив себя расторопными помощниками, он в своём шатре был связан тысячей нитей с войском, помнил каждый свой приказ и в определённый срок проверял исполнение, смещая неслухов и нерадивых начальников, не считая при этом ни заслуг, ни рода. Его малое одобрение принималось как награда, самая лёгкая хула приводила в трепет. Он чувствовал вокруг всякое движение, его воля собирала разношёрстные толпы прибывающих, разделяла их на десятки, сотни и тысячи, каждому определяя место и связывая всех ратным порядком, общим строем и общим котлом. Не обманул княжеских надежд и молодой дьяк Мещерин, ученик Внука. С его помощью Новосилец навёл учёт в распределении оружия, коней и кормов, после чего прекратились жалобы и споры. Это Мещерин догадался вывезти из Москвы запасы сукна, холстов и овчины, собрал портных и шубников и засадил за работу. Владимир не представлял,

как бы он теперь обходился без смекалки Мещерина - ведь тысячи людей приходили к нему в лохмотьях!

Разведку Владимир поручил Тупику. Его сакмагоны проследили движение сильного тумена Орды на Звенигород, затем на Рузу и привезли пленного десятника из-под Можайска. От "языка" узнали, что хан с частью войска остался близ Москвы, эмир Кутлабуга с десятью тысячами всадников идёт через Можайск на Ржеву или Вязьму. "Язык" уверял: Кутлабуга ищет князя Серпуховского, рассчитывая застать его в Можайске. Владимир принял вызов. В сторону Можайска ушла крепкая сторожа и вёл её боярин Ванька Бодец. Князь назначил войску общий смотр.

Прохладным сентябрьским утром полки заняли указанные места. Владимир отменил всякие церемонии и сразу начал смотр отрядов. На правом крыле стала его броненосная дружина - московские, боровские, серпуховские и можайские служилые люди. Эти три тысячи - опора всей собранной рати, и князь по обычаю свёл их в ударный полк. Пятитысячную пешую рать смотрел Новосилец с боярами, и Владимир, уважая своего воеводу, сразу проехал к лёгкой ополченческой коннице, сведённой в два трёхтысячных полка на левом крыле. Светло-серые тигиляи, набитые пенькой шапки, редкие кольчуги и железные шлемы, рогатины, сулицы, топоры на длинных рукоятках, притороченные к сёдлам, саадаки за спиной, и у всех - мечи на поясах, выданные по приказу Новосильца, нацепленные у кого на животе, у кого на спине, у кого справа, у кого слева. Перед ним стояла русская деревня, мужик, севший на коня, чтобы защищать свою землю. Но этот мужик на земле только - и силён. Владимир теперь - главный ответчик за каждого здесь, он должен быть уверен, что его воинство не превратится в мясо для мечей Орды. Со степняками в конном бою шутки плохи - один выбьет стрелами и вырубит десяток, а то и два.

Но Владимир чересчур плохо думал о конных мужиках. Взятые наугад сотни вырубали почти подчистую расставленные на поле лозины с первого захода. И всё же он приказал своим воеводам разделить полки пополам, оставив в конном строю самые сильные сотни, а остальные свести в отдельный отряд. Когда закончилась сумятица, и крыло рати выстроилось по-новому, князь подъехал к обескураженным ополченцам "особого" полка.

– Мужики! Витязи русские! Плюньте в глаза тому, кто скажет, будто я - недоволен вами. Князь Храбрый - не обучен льстивым речам. Но сегодня князь Храбрый вам говорит: не было на Руси воинов лучших, чем - вы! Не принуждением, но своей охотой вы, свободные русские люди, пришли в моё войско в самый трудный для Родины час. Говорят, на войне дешева жизнь человека - не верьте. Чем - тяжелее война, тем - дороже ратник. Я, ваш главный воевода, совершил бы худшее дело, когда бы бездумно бросил вас в битву. Вы - плохо подготовлены к конному бою, но мне теперь нужны не конные, а пешие воины. Пешие, которые умеют ездить на лошадях, не хуже конных. Я уверен - лучших тысяч в моём войске не будет!

Боровский боярин Константин Иванович поклонился князю:

– Государь! Дай стяг полку и особый клич каждой тысяче, как ведётся в нашей дружине.

– Стяг я сегодня же вручу воеводе полка, какого назначу. А клич берите по нашему обычаю. Враг хочет обратить Русскую землю в пустыню, но против него обернётся огонь, испепеляющий наши города. Последней жертвой насильников стал Можай. Пусть же враги услышат его имя в боевом кличе вашей первой тысячи и содрогнутся.

– Можа-ай!..
– отозвалось поле.

– Мы получили весть, что захватчиками сожжён Радонеж, родина святого Сергия, который прислал нам своё благословение на битву с Ордой...

– Р-радонеж!..
– ответила князю вторая тысяча.

– Я хочу, чтобы кличем вашей третьей тысячи стало имя реки, на которой стоит стольный город нашего удела, не покорившийся врагу. Нара!..

И когда грянуло имя Нары, стоящие на поле отряды ответили своими кличами, приветствуя рождение нового полка:

– Бря-аанск!..

– Боровск!..

– Руза-а!

– Вожа-а!

– Непрядва-а!
– Это три тысячи броненосных конников Владимира, испытанных Донским походом, сделали своим общим кличем имя самой грозной для врага русской реки. Когда же пешие ополченцы, стоящие в середине рати, грянули: "Москва!" - голоса пятнадцати тысяч ратников слились воедино, повторяя как клятву мужества и мести врагу:

– Москва-а!..

Владимир, полыхая крыльями белого корзна, мчался перед войском на своём серо-стальном жеребце с широченной грудью, всматривался в волнующиеся ряды красных щитов, копий, шлемов, кольчатых броней и тигиляев. Тысячи бородатых и безусых лиц обращались к нему, тысячи глаз устремлялись на него, требуя выступать навстречу врагу.

В полдень, когда кашевары кормили ратников на поле, Храбрый собрал начальников в своём шатре. Старых бояр он отослал к Дмитрию, и теперь князя окружали одни молодые лица: Константин Иванович Боровский, Алексей Григорьевич - из Радонежа, Михаил Иванович - из Перемышля, Андрей Борисович - из Ржевы, Григорий Михайлович - из Серпухова, сотский великого князя Тупик. Яков Юрьевич Новосилец, сорокалетний окольничий князя, был самым старшим годами. Поодаль от всех сидел молодой дьяк Мещерин. Первым говорил начальник княжеской разведки Тупик. Слышно, Боброк дал ему новое прозвище, но Васька отзывался лишь на своё прежнее.