Полезный Груз
Шрифт:
– Я был профессионал высокого класса! – сказал возмущенно Лопухин.
– Я в этом почти не сомневаюсь, – подтвердил Муравьев. – Но и профессионалы высокого класса склонны бывают к жадности. Скажите, вам известно, что у белого ребенка был порок сердца?
Муравьев задал вопрос, глядя в блокнот. Он почувствовал на себе взгляд Пиночета, но не поднял глаз.
– Не знаю! А если вы все знаете, зачем спрашиваете! Зачем мучить человека! – надрывным баритоном сказал Лопухин.
– То, что мы знаем, вас не касается, – Муравьев покачал головой. – А история интересная. С другой стороны то,
– Кстати, насчет завтрашнего суда, – снова подала голос Пиночет, касаясь спины Лопухина носком альпийского клога, от чего Лопухин в очередной раз вздрогнул. – На каких свидетелей было оказано влияние, не подскажете? Мы по верхам знаем, но хотелось бы уточнить.
– Ничего об этом не знаю! – закричал Лопухин.
– Не кричите. Имейте в виду, Лопухин, – сказал Муравьев. – Если вы хоть что-нибудь утаили, и если окажется, что попытка убийства Прохановой ваших рук дело, а вы нам сейчас злостно врали, то, сами понимаете – исчезнете вы незаметно и бесследно. Если признаетесь сейчас, то я попробую вас как-то выгородить. Выгоды от выгораживания мне никакой нет, просто вы мне нравитесь, наверное, а я грешным делом менее равнодушен к людям, чем мне положено быть по долгу службы. Будете говорить?
– Я все сказал.
– Хорошо. Сударыня, не пора ли нам?
Пиночет рывком соскочила с кровати, расправила плечи, сунула пистолет в кобуру под курткой. Резко обернувшись всем телом, она сделала плавное движение и выхватила из руки Лопухина мобильную связь.
– Очень кстати, – сказала она. – Сидеть тихо десять минут! Если на лестнице или в вестибюле или на улице к нам прицепятся, тебе не жить, Лопухин. Со всею ответственностью тебе говорю. – Она обернулась к балерине. – Успехов на поприще, барышня.
По лестнице они спустились в обнимку, и также в обнимку, перебрасываясь глупыми шутками, миновали охранника в вестибюле и вышли на свет Божий.
– Обеденный перерыв, – объявила Пиночет. – Здесь неподалеку есть заведение, там грандьеры с леважем.
Таксомотор остановился у перекрестка, и Пиночет с Муравьевым в него сели.
Заведение, называвшееся «Бизе Жорж», действительно выглядело нехудо – уютно и ненавязчиво, а грандьеры оказались превосходные.
– А скажите, Муравьев, вы из какого сословия? – спросила Пиночет, разрезая очередной грандьер – очень ловко, заметил Муравьев, чувствуется хорошее воспитание.
– Нескромный вопрос, Пиночет.
– Привычка. Всем задаю нескромные вопросы.
– Следует все-таки разделять службу и свободное время. Зачем же на личности переходить.
– Мне простительно, я женщина. Так из какого сословия?
– Ну, как вам сказать, – Муравьев пожал плечами и отпил пива из длинного сверкающего бокала на полиомиелитной ножке. Пиво тоже оказалось превосходное. – Отец предприниматель средней руки, мать учительница литературы.
– Ага.
Пиночет тоже отпила пива. Муравьев саркастически поднял брови и спросил:
– Ну а вы из какого сословия, сударыня?
– Я-то? – Пиночет улыбнулась лукаво. – А как вы думаете?
– Трудно определить.
– А вы попытайтесь. Вы ведь сыщик.
– Вы меня
– Не заговаривайте мне зубы. Проявите навыки, Муравьев.
– Вы воспитывались в богатой семье.
– Не трудно догадаться. Это всё, на что вы способны, капитан?
Ах ты стерва, подумал Муравьев. Ну, ладно, раз настаивает.
– Я не знаю, какое отношение имеет история, рассказанная Лопухиным, к вам лично, но подозреваю, что имеет.
– Не имеет, – мрачно сказала Пиночет.
– Стало быть, вы не приемная дочь?
– Нет. Обыкновенная.
– Да, это правда. Но в любом случае, родители вас любили … как бы это выразить … без особой нежности. Просто честно выполнили родительский долг. Вы ходили в приходскую школу. У вас была любимая собака, породистая, скорее всего лайка, которая умерла, когда вам было лет четырнадцать или пятнадцать. Отец ваш любит и умеет готовить. Мать до сих пор одевается под богему, предпочитает зеленые тона. Выписывает журнал «Женская Суть».
Она ошарашенно смотрела на него. Ему это показалось забавным, и он добавил:
– У вас скорее всего есть сводный брат. То есть, не сводный, а как бы это сказать … в общем, он-то как раз и есть … приемный сын … в отличие от вас.
Она сказала:
– Не понимаю. Вы читали мое досье, что ли?
– Нет. И как вас зовут не знаю.
– Ну, про школу можно догадаться, но про собаку-то как вы … узнали? И про журнал? А отец готовит…
– Что, часто готовит?
– Почти каждый день. Считает себя великим кулинаром. Как вы все это просчитали? Объясните. Никаких связей с моими коллегами у вас нет, я в этом уверена. И про брата – как?
– Интуиция.
– Это слово ничего не означает.
– Да ладно вам, Пиночет.
– Нет уж, объясните.
– У меня свои методы. Их трудно применять, и еще труднее объяснить.
– Попытайтесь. Как вы узнали про собаку? В нашем доме никто, кроме нас, не держал собак. И как вы узнали, сколько мне было лет, когда она умерла?
– Наугад сказал, и оказался прав.
– Не врите, Муравьев. Говорите.
Муравьев мотнул головой.
– Интересно, – сказала Пиночет, рассматривая Муравьева. – Я, когда просматривала записи о ваших расследованиях, думала, что это невозможно. Там было четыре дела, очень запутанных, которые вы раскрыли в одиночку за считанные дни. Начальник ваш говорил, что вам просто повезло, дела распутались сами собой. Я предполагала, что у вас помощник есть, или даже несколько. Потому что так не бывает. Мистика какая-то.
– Никакой мистики, – раздраженно возразил Муравьев. – У многих людей есть такие навыки.
– Это не навыки, это очень специальный, и очень большой талант, – уверенно сказала Пиночет.
– Талант еще менее объясним, чем навыки и методы.
– Ну вот, к примеру, перед вами я, и вам нужно знать, откуда я такая взялась – что вы делаете, о чем думаете в первую очередь?
– О полной картине.
– Какой картине?
– Полной картине.
– Это как?
– В голове возникает картина, и начинает видоизменяться под воздействием логики и новой информации. Но не в корне, а так, слегка. Главное, чтобы большинство фактов вписывалось в картину без швов.