Полезный Груз
Шрифт:
А дополнительные хлопоты с книгами такие: есть, к примеру, первые два тома трилогии Альбера де Лагранжа о семействе Борджиа, очень интересно. Хочется узнать, что там было дальше с веселой семейкой, а третий том отсутствует. Накопил Жимо денег на третий том, у букиниста должен наличествовать. Правдами и неправдами три купюры в пластиковом пакете спрятаны за подкладкой. Пластик для того, чтобы не покрылась валюта плесенью и не пропахла Авдеевкой. В сам магазин не пустят. Нужно скаута вербовать. К старикам и старухам обращаться противно – злые, и соображают плохо, только время зазря уходит. К молодежи обратиться не успеваешь – либо смеются и спешат, либо ругаются и спешат, либо просто спешат, игнорируют. Следовало выбрать среди буржей среднего возраста особу женского пола,
Жимо не рассердился, но очень расстроился – книга была не Лагранж, а монография Иосифа Шапиро о Медичи. Очевидно, женщина и букинист вдвоем посовещались и решили, что это примерно то, что он, Жимо, хочет. Жимо даже, собравшись с духом, зашел в магазин, но охранник сразу его развернул обратно к двери. Жимо показывал ему книгу и объяснял, что ему нужен Лагранж, а охранник говорил, «Да, да, папаня, иди, иди», и вытеснил Жимо на тротуар.
Монография о Медичи оказалась скверно написанной, читать тяжело и скучно, хотя тема интересная.
А другая проблема – дальнозоркость. Что-то рано для дальнозоркости. По подсчетам Жимо ему было лет тридцать восемь или тридцать девять. Но, возможно, образ жизни повлиял. Если свет вечерний, то как придвигаешь книгу к глазам, так буквы и расплываются, мутятся, а отодвигаешь – слишком мелко.
Ну, понятное дело, нужны очки. Но очки дорого стоят, добудешь – спиздят и продадут, как только увидят ельника в очках, причем не обязательно сами ельники – буржи тоже не побрезгуют. Очки ведь – стекло, пластик, и немного металла, запахи к ним не липнут, помыл, почистил – как новые стали.
Поэтому читать можно только при дневном свете. Но дневной свет – время занятое добычей пропитания. Вечером читать приятнее, но – свет тусклый от свечки, если свечка есть, а с лампочками – отдельная история. В Авдеевке светят по ночам фонари, и несколько лет назад два умельца приноравливались делать отвод от сети. Первый был очень знающий, умелый, бывший инженер-электрик на хорошем счету, важный. Всем собравшимся вокруг объяснил про проводку, высоковольтность, запараллеливание, и синусоиду. Слушали внимательно, многого не поняли, и кивали головами уважительно. Вооружившись персональным инструментом, он приступил к делу, и минут через десять его убило током. Второй был молчалив, и отвод сделал только себе и тем, кто с ним поделился частью имущества. Через месяц приехали блюстители на вуатюрах, отводные провода повырывали, лампочки разбили – а лампочку нынче не запросто раздобудешь, подъезды запираются, чтобы буржи не сердились.
И тем не менее Жимо умудрялся читать, ухватывать час-полтора, либо перед полуднем, либо перед сумерками, и раздражался, когда читать становилось трудно из-за тускнеющего света. Читал тихо вслух, медленно, вникая.
Вопрос гигиены не стоит у ельников остро. Если лето теплое, можно поплескаться хоть в речке, а некоторые новенькие, особенно женщины, даже стирать управляются, и даже с порошком – воруют или выклянчивают в прачечных. В остальные времена года мыться и стирать следует с опаской. Вода и мыло вместе с многослойной грязью смывают еще и жировой покров, накапливающийся на немытом теле, человек оказывается беззащитным перед стихиями, и, к примеру, схватить воспаление легких в таком состоянии – раз плюнуть. А к запахам люди привыкают удивительно быстро; и хотя ноздри и мозг время от времени выражают протесты по поводу ольфакторной едкости, протесты эти редки, раз в день максимум, и недолги,
Некоторые ельники пытаются время от времени заводить собак для защиты и для компании, но и это хлопотно. У Жимо побывали в хозяйстве две собаки. Первая – дворняга, средних размеров, старая и флегматичная, подобрал на улице, через два месяца сдохла. Вторая потеряла хозяина в парке – овчарка с примесями, молодая, серьезная. Возможно прежние хозяева относились к ней наплевательски, или чересчур жестоко, Жимо не знал. В первый же день партнерства к ним подошли жандармы и сделали замечание: на собаке не было намордника. Собака очень нервничала и лаяла страшно, и Жимо решил, что нужно бежать сломя голову, иначе его заметут, а собаку пристрелят, и побежал, а собака за ним. Погони не было. Возможно, жандармам было лень.
Продев через ошейник веревку и привязав собаку к чугунному, стилизованному под девятнадцатый век, столбу возле бывшего конторского помещения, Жимо посчитал сбережения и отправился на поиски собачьего магазина. Магазин нашелся недалеко от Садового Кольца, фирменный, просторный, и охрана не сообразила сразу, что Жимо нужно гнать, и он успел снять со стенда красивый гладкий намордник, и по приближении охраны показал деньги и товар, и пошел к кассе, находившейся к счастью недалеко от выхода и стенда с намордниками, избежав таким образом осложнений. Продавцы и охрана посчитали, что если дать Жимо заплатить и унести покупку, будет быстрее, чем отбирать, выталкивать, и ругать – им тоже было лень. Собаке намордник совсем не понравился, она рычала и артачилась, но Жимо проявил упрямство. Три недели Жимо и собака прожили вместе, а потом она сбежала – возможно, хозяева вернулись из какого-нибудь отпуска, и она это почувствовала. Так объяснил себе ее поведение Жимо, гоня от себя мысль, что собаку зарезали и съели соседи. В России нет устоявшихся традиций готовки блюд из собачьего мяса, в отличие, например, от Китая, где некоторые породы специально выращивают для кухни. Не овчарок, правда. Овчарок и прочих волкодавов и водолазов скармливают, скорее всего, иностранцам в колоритных китайских забегаловках.
С женщинами дело обстояло в Авдеевке скверно. Женщины были, и в достаточных количествах, но пахли сильнее мужчин, и к совокуплению не очень располагали ни формами, ни лицами. Некоторые обитатели Авдеевки, более удачливые, умели содержать себя и одежду в достаточной чистоте, чтобы время от времени спать с буржихами из плохих районов. На местных, авдеевских женщин зарились только те, кто состоял ельником с детства. Возраст важен во многих начинаниях, чем раньше начнешь, тем успешнее начинание. Не всегда, но часто.
Как в любом другом поселении ельников, в Авдеевке наличествовал свой легендарный благодетель. Кличка у него была Рюрик. В Авдеевку Рюрик наведывался время от времени, и жил то по три дня, то по неделе, и все его знали. Мужик лет двадцати семи, свирепого вида – возможно вор высокого класса, или грабитель. Каждый раз по приезде он устраивал для знакомых старожилов роскошный пир с настоящим мясом, настоящими овощами, и, насколько Жимо понимал, настоящим красным каберне. У Рюрика имелись связи среди буржей. Иногда залетные лихие люди приходили обижать население, и тогда старожилы сообщали Рюрику через какие-то их, старожилов, каналы, и на следующий же день никаких лихих в Авдеевке не оставалось. Жимо помнил, что он чем-то очень обязан Рюрику, но не помнил, чем именно.
Бывший заводской район, Авдеевка граничила с Комбинатом.
Комбинат – не фабрика, не завод, не склад. Если завод – обязательно кто-нибудь спросит, а что там, на заводе этом, производят; если фабрика – какой на фабрике текстиль выращивают; а если склад – что хранят? А слово «комбинат» снимает все вопросы. Потому что всем понятно – комбинат это. Строится ли новый дом, мостят ли новую дорогу – где? По соседству с Комбинатом. И все понимают. Даже живущим совсем рядом, даже обитателям Авдеевки, с территорией которой Комбинат граничит, не приходит в голову спросить – а что там внутри? Потому что там то, что бывает в комбинатах. Уточнения – для специалистов, остальным неинтересно.