Полезный Груз

Романовский Владимир Дмитриевич

– Вообще-то да, я тут сама все покупала, – подтвердила Чайковская, улыбаясь и пряча глаза. – Мне многое дарят, но я все тут же выбрасываю, покупаю всё на свои деньги. Даже кухонные принадлежности.

– Эспрессо-машину тоже сами покупали?

– По специальному заказу делали. Я когда по Италии ездила, то на фабрику зашла, посмотрела, как там всё, ну и сказала им, что ручки-крутилки мне не очень нравятся. Короче, они сказали, что модифицируют, я им объяснила, как надо, растолковала всё, и они потом и сделали правильно.

– А картины в гостиной тоже сами выбирали? –

с серьезным выражением лица спросил Муравьев.

– Еще бы! Я в живописи не очень разбираюсь, я просто знаю, что мне нравится, а что нет. Короче, мне главное, чтобы мне самой нравилось.

– Это оригиналы? То, что в гостиной?

– Я подделки не люблю. Подделка – заведомо халтура. Я и рамку сама выбирала. У них была сохранившаяся, они клялись, что сам художник вставлял, но врали наверное. Очень некрасивая рамка была, халтурная. Я сразу сказала – мне вот в эту рамку. Мне серебро нравится больше, чем золото. А рамка не подходила, пришлось картину подрезать сверху чуть-чуть.

– Подрезать?

– Ну да. Там десять сантиметров лишних было. Но ничего не пропало. Они хотели рамку резать, но когда рамку режешь, всегда остается шов, настроение портит, особенно когда знаешь, что он есть.

– Это вы про Ренуара?

– Да.

– А вторая картина?

– А, это малюет тут один … подонок один … историческое…

Полицейских оказалось четверо, в формах, и с ними один лейтенант, в штатском. Пока Пиночет объясняла им, что к чему, и что им должно делать, и возможно даже махала диптихом, качая кирасирские права, Муравьев вкрадчивым голосом сказал:

– Анита Диеговна, давайте сыграем с вами в забавную игру с переодеванием. У вас ведь есть здесь мужские костюмы?

– А что? – кокетливо спросила Чайковская.

– Два костюма.

– Может и есть.

– Мы их отдадим работникам полиции, а сами оденемся в их формы – я, моя помощница, и вы.

– Зачем?

– Вам нужно ехать с нами. Здесь вам оставаться опасно. Лопухин обнаружит пропажу двух курьеров, и пошлет сюда кого-нибудь посерьезней, чем Ходорченко.

«Посерьезней» ровно ничего в понятии Чайковской не означало, но представительный мужчина говорил с высокой степенью убедительности в голосе. Да и номер с переодеванием импонировал склонной к театральности Чайковской.

С коллегами Муравьев договорился сразу – им тоже понравилась идея с переодеванием, хотя они и сомневались некоторое время, и Пиночет тоже, мол, время теряем, что за глупости, и даже хотела звонить своим, чтобы приехали и всех испиздили.

Из сторожки вышли двое полицейских, ведя арестованного. Сели в полицейский фургон. Шофер включил мотор и проехал несколько кварталов. Муравьев и Пиночет, оглядевшись, кивнули друг другу.

– Поверни направо, – сказала Пиночет шоферу. – Потом еще раз направо. И по прямой в Авдеевку.

Шофер мрачно и слегка испуганно посмотрел на неё, а затем оглянулся на Муравьева, решив, возможно, что его везут в Авдеевку убивать. Уловивший причину заминки Муравьев сказал:

– Не переживай. Свои. Мур-мур.

И показал диптих.

– Да, но…

– Я не хочу в Авдеевку, –

заявила Чайковская. – Что за причуды! Я уже там была, ничего интересного.

– Мы на полчасика всего, – миролюбиво заметил ей Муравьев. – Ну потерпите, что вам стоит. А потом поедем в заведение и съедим там всех тельцов.

Шофер испуганно оглянулся еще раз.

– Успокойся, парень, – сказал ему Муравьев. – Ведется расследование. Делай, что тебе говорят, дубина.

За километр от Авдеевки им встретился разнузданный пригородный пустырь, хаотично усеянный мусором, а вскоре показалась череда бывших складов и контор, за которыми неприятным, «индустриальным», как говорили в старину, силуэтом возвышался Комбинат.

Пиночет сказала:

– Сейчас налево, и притормози.

Налево оказалось нечто вроде сквера, возможно когда-то это и был сквер, а теперь просто прямоугольный сектор неприятного пространства промеж неприятных заброшенных строений. Муравьев понял, что как раз здесь и проходило мероприятие, здесь кормили ельников сердобольные представители «Мечты», заодно, возможно, отмывая фантастические суммы денег, и об этом мероприятии заранее знала Пиночет. Зачем ей об этом знать, Муравьев не понял сразу, но решил, что скоро поймет.

Дальнейшее напоминало следственный эксперимент. Чайковскую поставили в центре сквера и велели вспоминать, где кто стоял, куда ходил, с кем говорил. Чайковская ровно ничего не помнила, капризничала и ныла.

– Ни черта мы у нее не добьемся, – сказал Муравьев Пиночету.

– Добьемся. Она связана со всей этой историей, впуталась по глупости, как и ваша искомая Лиза. Так что, капитан, интересы сыска и кирасиров пересеклись. Поздравляю.

– С чем это вы меня поздравляете?

– Со счастливым стечением обстоятельств. С этого момента все ресурсы нашей зловещей блядской кровососательной конторы к вашим честным патриотическим человеколюбивым допропорядочным услугам. Теперь я имею полное право вам сказать, что пока вы шлялись вдоль воды, высматривали место для рыбной ловли, я исправила вашу ошибку.

– Какую? Вернее, сударыня, какую из моих многочисленных непростительных ошибок?

– Изначальную. Вы, когда охранника нашего пропащего заковывали, Лёшу, обыскать забыли.

– Да, вы украли у него ключ из кармана.

– Не только. Пошуровала я у него в бумажнике, пока он придумывал, что соврать, нашла несколько интересных имен и номеров связи.

– Не понял. Как это вы шуровали…

– Не бойтесь, он ничего не заметил. Ни как я вытаскиваю у него бумажник, ни как шурую, ни как обратно кладу.

– Сударыня, перестаньте меня мистифицировать. У него что же, глаз нет, у нашего Лёши Вяземского?

– Глаза-то есть, зеленые.

– Серые.

– Серые с зеленым оттенком. Но ведь он мужчина.

– Ну и что?

– А то, капитан, что мужчины не умеют рассеивать внимание. Не умеют одним взглядом охватывать две или три вещи одновременно. Тормозят. Вот, к примеру, это ведь ваш диптих?

Муравьев сердито отобрал у нее диптих, спрятал в карман, и сказал:

– Дешевый цирк.