Полмира
Шрифт:
– Чтобы ты мог спасти мою жизнь и жизнь моего сына.
И Сафрит пихнула Доздувоя в плечо, да так сильно, что серебряные браслеты на его запястье зазвенели.
– Смотри, как ты богат! Ты силен, здоров, как бык, и денег у тебя куры не клюют, и у тебя есть друзья, с которыми ты, может быть, снова встретишься!
– Кого только не встретишь на кривой дорожке к Последней двери, эт точно… – пробормотал Ральф, задумчиво теребя бороду.
– Так что это огромная удача, просто огромная! – твердо сказала Сафрит. – Благодари бога, которому
– Надо же, такое мне раньше и в голову не приходило, – пробормотал Доздувой, морща лоб от непривычных мысленных усилий. – Но я непременно подумаю над этим! И впрямь, моя жизнь полна скрытых блаженств…
И тут начал тщательно перебирать серебро у себя на запястье.
– Вот только разок в кости сыграю… или пару раз…
И пошел себе, туда, где уже горели городские огни.
– Ну вы только посмотрите… Не в коня корм! Никаких уроков не извлек! – сердито сказала Сафрит.
Она стояла, уперев руки в боки, и смотрела вслед Доздувою.
– Можно подумать, их вообще кто-нибудь извлекает, – заметил Ральф.
Бранд протянул ему руку:
– Я буду скучать по тебе.
– А я – по тебе, – сказал кормчий, накрывая своей лапищей его запястье. – Ты хороший гребец, хороший боец, и вот с этим у тебя тоже все хорошо.
И он постучал Бранда по груди и наклонился поближе:
– Пребывать в свете, так ты говорил, парень?
– Я по вам по всем буду скучать.
И Бранд поглядел на Торлбю, на улицу, по которой ушла Колючка, и к горлу подкатил комок. Вот так вот взяла и просто ушла, хоть бы слово сказала. Как будто он никто и звать его никак. Обидно. Очень.
– Ты не волнуйся.
И Сафрит положила ему руку на плечо и сжала пальцы.
– Найдешь себе другую.
– Такую, как она, – нет.
– А это что, плохо? – удивилась мать Скейр. – Да я знаю дюжину девиц в Вульсгарде, которые глаза друг другу выцарапают ради такого парня, как ты.
– А это что, хорошо? – парировал Бранд. – И потом, зачем мне безглазая жена?
Мать Скейр прищурилась, и ему опять стало не по себе.
– А ты женись на победительнице.
– Разумный совет, – согласился отец Ярви. – Однако тебе пора, мать Скейр.
И он мрачно покосился на стражу над городскими воротами.
– Полагаю, в данный момент ванстерцы здесь не слишком желанные гости…
Служительница прорычала:
– Мать Воронов снова танцует на наших границах…
– Вот почему мы, как Служители, должны утвердить волю Отца Голубок, и пусть кулак разожмется и станет раскрытой ладонью.
– Этот твой союз… – И Скейр с недовольным видом почесала бритую голову. – Прекратить вековую вражду – дело не простое, кровь губкой не смоешь…
– Вот это деяние, достойное песен.
– Люди предпочитают песни, в которых льют кровь, ибо они глупы.
И глаза ее вновь превратились в голубые щелки.
– Сдается мне, ты хочешь залечить одну рану, чтобы нанести другую, гораздо более глубокую. Но я дала тебе слово, и
– Мы все делаем то, что можем.
И они с отцом Ярви сцепили на прощанье руку, и эльфьи браслеты Служительницы зазвенели.
И тут его взгляд, спокойный и ровный, нашел Бранда.
– Благодарю тебя, Бранд, за помощь.
– Я лишь делал то, что положено.
– Я думаю, ты сделал гораздо больше положенного.
– Ну… старался творить добро.
– Возможно, скоро настанет время, когда мне понадобится человек, у которого на уме не высшее благо, а обычное. Пойдешь со мной, коли позову?
– Это будет честь для меня, отец Ярви. Я ж ваш должник. Вы ж меня на корабль взяли.
– Нет, Бранд. Это я обязан тебе.
И Служитель улыбнулся.
– И совсем скоро я намерен вернуть долг.
Бранд спускался с холма, лавируя между палатками, шалашами и хлипкими хибарами, которые выросли у ворот города, как грибы после дождя. Как же много их стало… Видно, люди бежали от войны с ванстерцами и теперь вот жмутся в страхе к стенам Торлбю.
Сквозь щели в плетеных стенах просачивался домашний свет очагов, в вечернем воздухе разносились голоса, откуда-то доносилась печальная песня. Он прошел мимо большого костра, вокруг которого сидели старики и дети, вихрем взвивались искры, освещая изможденные лица. В воздухе стоял густой запах дыма, навоза и немытого тела. Кислая вонь его детства, но тогда он ее не чувствовал. А теперь он знал, что скоро они выберутся отсюда.
И он шел и то и дело ощупывал кошелек под рубахой. Увесистый такой. В том кошеле лежало красное золото князя Варослава, и желтое золото Императрицы Виалины, и доброе серебро в монетах, на которых отчеканен профиль королевы Лайтлин. Этого хватит на хороший дом у стен цитадели. И Рин ни в чем не будет нуждаться. Он улыбался, открывая скрипучую дверь их хибарки.
– Рин, я…
И осекся, увидев там кучу незнакомых людей. Мужчина, женщина и сколько детей? Пять? Шесть? Все сидели, тесно прижавшись друг к другу, у очага, где он обычно грел усталые ноги. И Рин среди них не было.
– Вы кто такие?
Страх схватил его холодной рукой за сердце, и он положил руку на рукоять кинжала.
– Все в порядке! – И мужчина поднял вверх ладони. – Ты Бранд?
– А кто ж еще? Где моя сестра?
– А ты не знаешь?
– Если б знал, стал бы спрашивать? Где Рин?
Он стоял перед хорошим домом у самых стен цитадели.
Домом, приличествующим богатой женщине – из хорошего тесаного камня, двухэтажным, с драконьей головой на коньке крыши. Уютный дом, в котором горит огонь в очаге, и свет его льется сквозь щели в ставнях на вечернюю улицу. Красивый дом рядом с ручьем, что течет у глубокой канавы под узким мостом. Чистый и ухоженный дом с свежевыкрашенной зеленой дверью, а над дверью вывеска качается. А на вывеске меч.