Полное собрание сочинений. Том 14. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Часть вторая

Толстой Лев Николаевич

— Я иначе буду думать, что вы сердитесь на меня, — говорил он.

Пьер должен был остаться и выпил еще стакан вина, но всё его благодушное расположение вдруг исчезло при появлении грубого, веселого Кадора, и его неизбежный будущий поступок опять представился ему во всей своей значительности.

Мельвиль заметил это, беспрестанно поглядывая на Пьера, и старался предупреждать и смягчать те слова Кадора, которые могли оскорбить Пьера. Кадор не умолкая говорил, рассказывал то о том, как он хорошо поместился, выгнав одного бояра из его комнаты, о том, как его солдаты уже в дружбе с кухаркой и что эта дикая — недурна, о том, как его sergent достал русскую коляску. Потом он рассказывал про слух (который был ложен) о том, что к императору приехал посланник от Александра просить мира. Очевидно, для Кадора не представлялось никаких затруднений в настоящем положении Москвы. Столица была завоевана, квартиры хорошие и начальство знало свое дело, а он знал свое. В середине его разговора Пьер всё думал о своем деле и спросил Кадора о том, где теперь их император. Ему отвечали, что он еще за Москвою.

Допив водку и вино, Кадор встал, сказав, что надо итти к расчету людей и, потрепав по плечу Пьера «sans rancune, n’est ce pas?» [2671] , едва удерживаясь от того, чтобы сказать «mon gros», [2672]

которое, видимо, висело у него на языке, он ушел, бренча саблей, стуча своими мускулистыми ногами и насвистывая какую-то песенку. По уходе Кадора Мельвиль еще с большей деликатностью, казалось, старался изгладить дурное впечатление, произведенное его товарищем. Он попросил Пьера показать ему комнатку, где бы он мог поместиться, никого не стесняя. Пьер отвечал, что он может поместиться, где хочет, что сам он занимает чужой дом, и он показал ему все комнаты. Когда они пришли в кабинет, большое количество книг обратило внимание француза. Он смотрел по полкам и вынимал, читая заглавия тех, которые были по-французски.

2671

[прошлое забыто, не правда ли?]

2672

[мой толстяк,]

Он тоже взглянул на пистолет, но поспешно отвернулся, как будто не замечая его.

Пьер молча, в грустных размышлениях, сидел на диване.

Обойдя библиотеку, Мельвиль подошел к нему и взял его за обе руки.

— Eh bien, vous ^etes triste, n’est ce pas? [2673] — сказал он.

— Oui, je le suis, [2674] — сказал Пьер и, взглянув на доброе, красивое лицо Мельвиля, на него опять нашло прежнее благодушие. [2675]

2673

[—Что же это, вы грустны — не так ли?]

2674

[—Да,]

2675

Далее текст исправленной рукой Толстом корректуры, кончая:— И вы верите в погибель французов? — Да. (См. стр. 402.)

— Je vois un hasard providentiel de vous avoir rencontr'e, [2676] — сказал Мельвиль. —Attendez, [2677] и он, взяв руку Пьера, сделал ему знак третьей степени масонского чина. Пьер, улыбаясь, ответил ему.

— Кто же вы? — сказаль Мельвиль.

— [2678] Кто я? — сказал [2679] Пьер. —Я вам скажу это, [2680] я не буду просить тайны: я знаю, вы сохраните ее. Фамилия моя вам [2681] не нужна, но я — один из богатейших людей России. Я — русский граф, у меня два огромных дома в Москве; но я остался здесь для того, чтобы... [2682] но я не могу сказать вам... [2683]

2676

[— Я вижу счастливый случай, посланный провидением, в том, что с вами встретился,]

2677

[— Погодите,]

2678

Зачеркнуто:Qui je suis?

2679

Зач.:он

2680

Зач.:я знаю вас и

2681

Зач.:всё равно

2682

Зачеркнуто:видеть погибель французской армии, в которую я верю, и остался не в своем доме и не под своим именем.

— И вы верите в погибель французов?

— Да.

2683

Зач.:Кроме того, у меня есть замысел... но я не скажу. Пончини

Мельвиль долго и внимательно посмотрел на Пьера.

— Ну, не будем говорить про это, спаситель мой. Оставим вражду, мы два человека, далекие, чуждые друг другу по всему, кроме сердца, которое говорит мне, что вы — брат мой, и будем братьями.

— И будем братьями, — повторил Пьер.

Они, радостно улыбаясь, смотрели друг на друга. Мельвиль сел подле него. [2684]

— Какая судьба странная иногда руководит людьми, — начал он. — Кто бы мне сказал, что я буду военный, что я буду служить императору, что я буду в России, в Москве, что первый мой шаг в Москве будет сопряжен с опасностью жизни и что меня спасет собрат по масонству. Вы знаете, наша фамилия — одна из самых старых во Франции.

2684

Далее зач. текст исправленной рукой Толстого корректуры (см. вариант № 241, стр. 402) со слов:— Oh, la terrible chose que la guerre, сказал Пончини, кончая словами:Вы любите эту строфу, вы прочувствовали тоже... (стр. 403). Вместо зач. вписан рукой Толстого на корректуре и подклеенных листах дальнейший текст.

И с той легкой и [2685]

наивной откровенностью француза Мельвиль рассказал Пьеру всю свою жизнь, все свои семейные, имущественные, родственные и даже любовные отношения. Ma pauvre m`ere, [2686] разумеется, играла важную роль в этом рассказе.

История его состояла в том, что он был счастлив и богат до революции, эмигрировал во время революции и вернулся [2687] во время Империи, что он простил узурпатору всё за славу, которой он покрывал Францию, и сам он стал под победоносные орлы de l’homme de destin. [2688]

2685

Зач.:добродушной

2686

Зач.:Моя бедная мать

2687

В рукописи:вернулись

2688

[рокового человека.]

— Но я не военный человек по душе, мои желанья, вся моя жизнь не в этом, а вот где, — и Мельвиль показал Пьеру в медальоне портрет красивой девушки, которая была его невеста и была дочь закоренелого эмигранта. Весь рассказ Мельвиля был искренний, задушевный, и голос и лицо его были необыкновенно приятны, и Пьер всей душой сочувствовал ему.

[Далее от слов:— Но что я говорю про себя только, скажите и вы мне свою историю почти совпадает с текстом варианта № 241 (стр. 403) зa исключением упоминаний об Аксинье Ларивоновне, которые здесь вычеркнуты.]

* № 251 (T. III, ч. 3, гл. XXVII—XXIX).

(Новая глава) [2689]

Расходившееся звездой по Москве всачивание французов во всё утро 2-го сентября не достигло еще квартала, в котором жил теперь Пьер.

Пьер находился в продолжение последних двух, уединенно проведенных дней в кабинете Иосифа Алексеевича в состоянии, близком к сумашествию. Всем существом его овладела одна, неотвязная мысль — мысль о деле, которое он должен был совершить. Он сам не знал, как и когда овладела им эта мысль, но мысль эта овладела им так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего, что всё, что он видел и слышал, проходило перед ним, как во сне, и что только одна эта минута неизбежного будущего поступка поглощала всё его внимание. Сначала он, как бы шутя, сказал себе, убегая из дома, что он мог бы остаться в Москве и принять с народом участие в защите столицы; потом ему смутно представилась другая мысль в связи с кабалистическим значением своего имени, потом он, на всякий случай, достал себе кафтан и пистолет. И в тот день, когда он вернулся вместе с народом из-за Трехгорной заставы, убедившись, что защищать Москву не будут, и положил заряженный пистолет на стол, он почувствовал, что дело, представлявшееся ему прежде только возможным, теперь было неизбежно.

2689

Переработанная копия корректуры (см. вариант № 250). В сносках ниже отмечаются лишь вновь вписанные в копию и зачеркнутые автографы.

Представление того студента в Вене в 1809-м году, который покушался на жизнь Бонапарта и был казнен, беспрестанно возникало в воображении Пьера. И то, что при исполнении своего намерения он рисковал жизнью, еще более возбуждало Пьера.

«Да, один за всех я должен совершить или погибнуть, — думал Пьер. [2690] — Да, я подойду... вот так». Пьер встал, взял в руки пистолет и прицелился в угол шкафа. — Не я, а рука провидения казнит тебя, — проговорил Пьер слова, которые он намерен был сказать Наполеону, убивая его. — Ну что ж, берите, казните меня, — говорил дальше Пьер, принимая покорную позу. Вообще Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни смерти, ни даже раны, которую он нанесет Наполеону, но представлял себе [2691] с необыкновенной яркостью и с грустным наслаждением свою погибель и свое геройское мужество при перенесении казни. [2692]

2690

Зачеркнуто:Ну что бы было, если бы я кинжалом ударил его и кинжал мой ударился бы о кольчугу... Ему казалось, что он слышит свист, визг

2691

Зач.:преимущественно

2692

Зачеркнуто:То неопределенное, но страстное чувство пожертвовать чем-то самым дорогим для чего-то, в первый раз испытанное Пьером на собрании дворян в Слободском дворце, то самое желание, которое заставило его расстроить свое состояние для выставки полка, тоже <чувство> желание, которое выгнало его из Москвы в Можайск и <заставило> загнало в самый пыл сражения, это самое чувство теперь в задуманном Пьером деле находило себе полное удовлетворение.

То неопределенное, но страстное испытанное Пьером в первый раз в Слободском дворце чувство, вследствие которого он решился выставить полк и сам поехал в Можайск и заехал в самый пыл битвы, то же чувство, вследствие которого он убежал из своего роскошного дома и, живя в доме Баздеева, ел одни щи и кашу, это чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия [2693] теперь в задуманном им деле находило себе полное удовлетворение.

Был уже 2-й час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но вместо того, чтобы действовать, он с наслаждением думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие, будущие подробности. К сознанию действительности привели его громкие крики, раздавшиеся в сенях.

2693

Зач.:и вместе выказывания презрения ко всем благам мира