Полоса отчуждения
Шрифт:
Было начало рабочего дня.
И в здание «Агропрома» слеталась всевозможная руководящая и обслуживающая ее челядь. И почти все сотрудники сытненькие, женщины гладенькие, разряженные, словно идут не на работу, а в театр.
И всех-то их надо братьям-крестьянам прокормить, во имя того, чтобы было кому сказать им, когда и что сеять, что в какой последовательности жать и убирать. А иначе, как они сообразят, что им на земле делать?
Уехал Максим почему-то грустным.
33
Они
И поскольку Федор умел вести диалог с их директорами, недостатков в тех, кого предлагали, не было.
Но они почему-то, по неведомым Максиму причинам, не устраивали Федора.
Однако в одном из таких заведений он, по-теперешнему говоря, запал на саму директрису.
Звали ее Елена Миновна и, судя по всему, у нее был муж и даже двое детей.
Так началась эпопея с адресом Прогонная, два.
Утром Федор заезжал за Еленой, а вечером отвозил ее домой.
И когда Максим сказал, что уж больно у его пассии взрывоопасное отчество, ответил:
– В этом и шарм! Ни у кого нет знакомых, чтобы могли похвастаться такой невидалью.
Максим всего того, чем сейчас занимался Федор, не одобрял.
– Зачем она тебе нужна, если ты хочешь завести семью? – вопрошал он.
– Так планида легла, – говорил он.
Два раза, и то мельком, Максим видел мужа Елены Миновны.
Конечно, по всем внешним параметрам он проигрывал Федору.
Но одно было у него неоспоримое преимущество: он, видимо, не преследовал жену за довольно вольный образ жизни.
Ведь встречи с Федором, как правило, кончались возлияниями.
Однажды Максим увидел ее одиноко стоящей на обочине дороги.
Притормозил.
– Знаешь, – пожаловалась она, – мобильник разрядился, и я не могу вызвонить Фера.
Он в то время впервые услышал, как она зовет своего возлюбленного за глаза.
– Давай свернем в какую-нибудь уединенную улчонку.
Максим знал небольшой тупичок и поехал именно туда.
Елена Миновна достала бутылочку с коньяком.
Прямо из горлышка отхлебнула и вдруг спросила:
– Чего ты такой сухарь?
– Долго жил среди деревьев, – ответил он. – А потом, что ты подразумеваешь под мякишем?
– Ну, не пьешь и не куришь, твоей Хавронье, или как там ее, блюдешь верность.
– Допустим, – кажется, не совсем кстати сказал он.
– А ты подумал: кому все это нужно? – И поскольку они стояли невдали от кладбища, указала туда: – Вот какая всех ожидает одинаковость. – Она еще сделала глоток. – А ведь есть жизнь, полнокровная, я бы сказала, зрелая. Со всем тем, что вмещается в понятия греха. И это же так прекрасно!
– А что, разве нельзя предаваться греху с мужем?
Максим
В них явно тлело желание.
– Муж – это жизненная необходимость. Можно даже считать, повинность. А вот любовник…
– Ну что же, тебе с Федором повезло.
Она понуро опустила голову и из той понурости произнесла:
– Фер избалован женщинами. Потому его ласки стандартны и однообразны. Он не может зарядить женщину неожиданностью. Он слишком растрачен.
– Тогда найди себе нецелованного, – буркнул он.
– Найди! – передразнила она его. – Вот я нашла тебя, а ты как обезьяна в клетке – клыки кажешь, а не кусаешь. – Она чуть прихватила его за шею. – Поедем куда-нибудь! Я такое сотворю, что тебе и не снилось.
– И как же я буду выглядеть в глазах твоих двоих мужчин?
– Каких это?
– Мужа и Федора.
– Супруг – кандалы, – произнесла, – а Фер – обуза. А жизнь моя – тюрьма.
С этими словами она вылезла из машины и направилась на кладбище. Постояв какое-то время в тупичке, Максим развернулся, чтобы уехать, и вдруг увидел на сиденье ее сумочку.
Побежал на кладбище.
Но там Елену Миновну так и не нашел.
34
Осторожно, как идя по минному, вел Максим этот разговор с Федором. Конечно, он не собирался рассказывать ему о домогательствах Елены Миновны. Но считал вполне резонным сообщить ему, что она далеко не без ума от него. Это просто он возомнил, что она жить без него не может. Может, да еще как.
Надо же придумать, как звать его – Фер?
Одну букву поменять, и вовсе охальное что-то получится.
Но Федор не дал ему хоть как-то вклиниться в его восхищение Еленой Миновной.
– Какое у нее тело! Дух захватывает. А груди! Даже не верится, что ими когда-то владели дети.
А Максим вспомнил свою прошлую жизнь в «Леспромхозе».
Была там одна красавица.
Аленой ее звали.
Но это все равно что Елена.
Все любовались ею, а слухов не было, чтобы она с кем-нибудь шуры-муры водила.
И вот однажды – на речке – он подсмотрел, что груди-то у нее накладные. Купаясь, она сняла лифчик.
А там – плоскота.
Так два каких-то недоразвитых зародыша.
И тогда понял Максим, каких женщин кто-то прозвал «витринными».
Вот на погляд они хоть куда.
А чуть дальше ближнего – одни разочарования.
– Ты знаешь, – тем временем продолжал Федор, – ради меня она готова бросить мужа! Так натурально и сказала: «Ты – в дом, и он – на слом!» Правда красиво срифмовала?
Максим печально молчал.
Его душу даже чуть-чуть подточил червячок гордыни, что ли.