Полосатый катафалк (сборник)
Шрифт:
— Вы выходите замуж, чтобы доставить себе удовольствие или же чтобы досадить отцу?
Она непонимающе посмотрела на меня. Я был уверен, что данный вопрос вполне правомерен, но у нее не было на него ответа.
— Давайте позабудем об отце, — предложил я.
— Как же я могу это сделать? Он же не остановится ни перед чем, чтобы нам помещать!
— Я здесь вовсе не для того, чтобы не дать вам возможности выйти замуж.
— Тогда чего ради?
— Выяснить, что удастся, о прошлом вашего приятеля.
— Чтобы отец использовал
— При условии, что в нем есть нечто, порочащее его.
— Разве вам не поручено раскопать порочащие его сведения?
— Нет. Я ясно заявил полковнику, что не пойду ни на подтасовку фактов, ни на моральный шантаж. Я хочу, чтобы вы это знали.
— Предполагает, что я вам поверю?
— Почему бы и нет? Я ничего не имею против вашего друга или вас самих. Если вы мне поможете…
— Вот даже как! А вы ловкач!
— При чем тут ловкость? Если вы мне поможете, мы живо покончим с этим вопросом. Я не в восторге от этой работы.
— Вам не следовало за нее браться. Полагаю, вам просто нужны деньги?
Последнее было сказано тоном превосходства богатой особы, которой никогда не приходилось ничего делать ради денег.
— Сколько же вам отец платит?
— Сотню в день.
— Я дам вам пятьсот за пять дней, если вы просто уйдете и забудете о нас.
Она вытащила свой красный бумажник и потрясла им.
— Я не смогу этого сделать, мисс Блэквелл. Не говоря уже о том, что от этого не будет пользы. Полковник найдет другого детектива. И если вы считаете, что я причиняю вам неприятности, вам следовало бы посмотреть на некоторых из моих коллег.
Она облокотилась на белые перила ограждения и молча стала меня изучать. В океане позади Харриет начался прилив. Поднявшаяся высокая волна обрушилась на берег, песчинки заплясали в ее пенистой вершине. Харриет задала вопрос невидимому собеседнику, находившемуся где-то между мной и птицами:
— Может ли человек быть искренен?
— Я могу и говорю совершенно искренне. А раз это так, значит, все в порядке.
Никакой улыбки. Или она не умела смеяться?
— До сих пор не знаю, что мне предпринять в отношении к вам. Вы понимаете, что такое положение невыносимо?
— Почему вы так мрачно на все смотрите? Неужели вас совершенно не интересуют биографические данные вашего нареченного?
— Я знаю все, что должна знать.
— Что именно?
— Он добрый человек, безумно талантливый, ему в прошлом тяжело жилось. Сейчас, когда он снова может писать картины, его творческие возможности безграничны. И я хочу помочь ему достигнуть вершин.
— Где он учился рисованию?
— Я его не спрашивала.
— Как давно вы с ним знакомы?
— Достаточно давно.
— А точнее?
— Три или четыре недели.
— Этот срок позволяет вам решиться выйти за него замуж?
— Я имею право взять себе в мужья кого захочу. Я не ребенок. Берк тоже.
— Я понимаю, что ОН не дитя.
— Мне
— И тогда вы получите хорошие деньги.
— Отец информировал вас весьма подробно, не так ли? Но кое-что он наверняка опустил. Берка деньги не интересуют, он презирает их. Мы уедем в Европу или Южную Америку и будем жить скромно, он станет работать, а я — помогать ему по мере сил.
В ее глазах вспыхнули настоящие звезды, она даже похорошела.
— Если бы выяснилось, что деньги мешают мне выйти за любимого человека, я бы отказалась от них!
— Понравилось бы это Берку?
— Несомненно.
— Вы разговаривали с ним на эту тему?
— Мы говорили решительно обо всем, мы очень откровенны друг с другом.
— Таким образом, вы можете мне сообщить, откуда он родом и все остальное?
Наступило молчание. Она беспокойно задвигалась у ограждения, словно я загнал ее в угол. Счастливые звезды в ее глазах потускнели. Несмотря на ее протесты, она тоже волновалась и переживала, но боялась сама себе в этом признаться.
— Берк не любит говорить о прошлом, у него портится настроение.
— Потому что он сирота?
— Отчасти так, я полагаю.
— Ему что-то около тридцати. Человек перестает быть сиротой в двадцать один год. Чем он занимался, покончив со своим сиротством?
— Единственное его занятие — писать картины.
— В Мексике?
— Какое-то время.
— Как долго он пробыл там, когда вы с ним встретились?
— Не знаю. Но долго.
— Почему он уехал в Мексику?
— Рисовать. Писать картины.
Мы ходили кругами, это ничего не давало. Я заметил:
— Мы разговариваем с вами уже некоторое время, но вы не сказали мне ничего такого, что помогло бы собрать данные о вашем друге.
— Чего вы ждете? Я не совала нос в его дела. Я не детектив.
— А вот я как раз таковым и являюсь, но вы заставляете меня выглядеть растяпой.
— Я-то тут при чем? Значит, вы на самом деле растяпа. Вы всегда можете отказаться. Возвращайтесь к отцу и скажите, что потерпели неудачу.
Она жалила больно, но я не давал волю гневу.
— Послушайте, мисс Блэквелл. Я сочувствую вашему естественному желанию порвать свои семейные узы и создать собственную жизнь. Но вы же не хотите слепо шарахнуться в противоположную сторону…
— Вы говорите точно так же, как отец. Меня тошнит от нравоучений и поучений. Вы можете возвратиться и передать ему это.
Харриет раздражалась все сильнее и сильнее. Присев на перила, она нетерпеливо раскачивала ногой. У нее было прекрасное крупное тело, и я решил, что оно не предназначено для участи старой девы. Но в то же время у меня были серьезные сомнения, что она сама и ее толстый бумажник судьбой уготованы для Берка Дэмиса. Любовная сцена, свидетелем которой я стал, была, фигурально выражаясь, односторонней.