Полтава
Шрифт:
— Любезно? — переспросил ещё раз.
Монахи молча перекрестились.
Спустя какое-то время в трубу стало видно, как из ворот крепости выскакивают всадники. Среди них князь еле различил своих офицеров — так плотно окружены они полтавцами. На гору вылетел молоденький казак, предупредил:
— Ваше превосходительство! Навстречу едет полковник Левенец!
Ингерманландский полк начал спускаться вниз, и князь вскоре отдал Левенцу бумагу, составленную царём для всего полтавского люда.
— Сейчас оглашу. Вслух... Да... Да...
Левенец
— Милости просим, ваше превосходительство!
Через час солдаты вступили в город. Они разместились во дворах обывателей.
На следующий день генерал лично осмотрел укрепления — валы везде в плохом состоянии. Он сразу же приказал их подсыпать — и казакам, и мещанам, и своим солдатам. Ещё велел незамедлительно втаскивать наверх привезённые пушки. В Полтаве своих пушек восемь штук — вместе с той, которая при полковничьем доме на воротах. Город вроде и не очень опасался врагов. Со всех сторон было кому его защищать. Ещё через несколько дней пушки стояли над всеми пятью воротами и на валах, где легче приблизиться врагам.
— Полтава встретит гостей огнём! — засмеялся Волконский, а Левенец поддержал:
— Непременно! Теперь снова будем служить хозяину!
После этого стало легче на сердце не только у генерала, который ежедневно отправлял царю письма, но и у всех полтавцев. Левенец с высоты валов видел, что даже отчаянные гуляки — Охрим и Микита, которых стоило взять под секвестр, если бы не такие времена, — и те неустанно ходят подсыпать укрепления, — они вроде забыли, что именно по их наущениям гультяйский люд громил дворы значных старшин.
Левенец внимательно присматривался к царскому генералу, разгадывая, какие инструкции дал царь относительно полтавского полковника: оставить ли на месте или же взять под секвестр за неосторожные слова? Всё известно царю, да... Но пусть уж делается что угодно, зато от хлопской руки теперь не погибнешь — полковник не опасался хоть этого.
10
Белая полоска снега пересекала блестящий пол. Другая — на столе с вызолоченными краями и с розовыми личиками амуров. Взяв золотой канделябр, король поднёс его поближе к искрящемуся снегу, рассмотрел и пожалел, что генералы не видят говорящие за себя полосы в его спальне. Их даже не видала Тереза — отослал её в полночь...
Граф Пипер и генералы пробуют нашёптывать, будто морозы вредят солдатам, а черкасы от холода становятся ещё злее, и против них необходимо выставлять усиленные караулы... Да зачем слушать
Король рывком выскочил из-под одеяла, хранящего запахи парижских парфюмов, как и густые волосы Терезы. Напяливая на ноги задубевшие ботфорты с бесконечными голенищами, остерегался задеть ими белую полосу — камердинеры, знал, не сметут снег, он растает лишь от тепла...
Камердинеры действительно восхищённо смотрели на красноречивые доказательства выносливости короля. Смотрел и секретарь Олаф Гермелин. О них следует сделать записи в своих книжках Нордбергу и Адлерфельду.
Король, как всегда, легко одетый, очутился во дворе.
Предупредительный Мазепа недавно подарил ему шубу. Она влезла под суконный кафтан. Такие тёплые меха под жупанами у черкасов. Но через секретаря Гермелина дошли смешки молодых офицеров: король растолстел на черкасских обедах! Не торопится в Москву! Шубы под кафтаном уже нет... А генералы, офицеры, даже некоторые солдаты носят меха.
Во дворе показалось, что мороз за ночь усилился. Драгуны, выводя коней на водопой, посинели и сгорбились, словно под тяжестью. Усы их покрылись льдинками. Король оглянулся на генералов — те дрожали и под мехами. Он напряг жилистое тело, не допуская даже мысли, что и на него вот так же может подействовать черкасский холод.
Но мороз свирепствовал. Возвратясь в тёплые покои с холодными напряжёнными щеками, король разрешил секретарю с утра написать приказ и разослать его в полки: пусть командиры собирают с населения в виде контрибуции тёплую одежду.
Генерал-квартирмейстер Гилленкрок, синий от стужи, под двумя шубами — тоже подарками Мазепы, — такой толстый в одежде, что еле пролез в дверь, был рад приказу. Сказал, растирая нос, что у него теперь нет прежнего страха перед морозами.
Гилленкроков смех показался неуместным, как и тёплые меха да разбухшая фигура. В таких мехах до Москвы добираться долго. Королю захотелось, чтобы генералы непременно увидели снег в спальне. Он прикидывал, как их туда заманить, сомневался, знают ли уже о том Адлерфельд и Нордберг. Однако ничего не приметил и ничего не придумал. Оставалась надежда на секретаря и камердинеров. Он задал привычный утренний вопрос:
— Сегодня не удастся встретиться с главными силами?
Это уже напоминает Польшу. Курфюрста Августа одолел в Саксонии, после инклинации в неё. А как догнать на черкасских пространствах московитскую армию? Стоило войскам приблизиться в Саксонии к любому городу — навстречу несли ключи от крепостных ворот. Городские власти платили какую угодно контрибуцию. А здесь казаки не повинуются своему верховному властителю. Будто бы послушны царю. Да, правду молвил граф Пипер: они не подчинились бы и царю, прикажи он им покориться шведам. Но что может быть хуже непокорного простолюдина?