Полубородый
Шрифт:
Дом Штайнемана находится на том же склоне, где расположена и бывшая времянка Полубородого, только в нижней его части, где не такая крутизна. Из деревни сюда ведёт узкая дорога, а выше уже только тропа, да вдобавок и не очень-то хоженая, надо точно знать, чтобы вообще найти её. В таком месте трудно оказаться случайно, скорее всего туда могут забрести только люди, которые хотят остаться незамеченными, поэтому воспользовались тропой контрабандистов. Человек, спутавший все мои мысли, явился именно этим путём. Это было в воскресенье ближе к вечеру, и Аннели снова делала попытку пройти несколько шагов; когда она опирается о мою руку, ей удаётся пройти уже всю комнату, пока не начнутся
Когда мужчина был уже в нескольких шагах от дома, он вдруг упал на колени, прямо-таки рухнул и слабым голосом сказал:
– Господом Богом прошу, дай попить!
Я вынес ему воды, и он сказал, что я спас ему жизнь. Конечно, это было преувеличение, уж до колодца бы он добрался, а наш ручей был ещё ближе, чем колодец. И на голод он пожаловался, и я вынес ему кусок хлеба. Он так преувеличенно благодарил, как будто я преподнёс ему свежеиспечённую пышку. По его выговору я заметил, что пришёл он не совсем издалека; он говорил, как все в нашей местности. Я выждал, когда он съест хлеб; потом спросил, кто он и откуда.
Он ответил, что с ним произошли ужасные вещи. Он из деревни, такой маленькой, что у неё даже названия нет.
– Земля, которую мы возделываем, принадлежит монастырю, а мы всегда были простыми людьми, не более богобоязненными, чем другие, не стану врать, но уж точно не плохими. Конечно, бывает и так, что не вся деревня идёт в воскресенье к мессе, путь до ближайшей церкви дальний, а если прошёл дождь, то месишь ногами грязь. С монастырским фогтом у нас тоже бывали разногласия, но до споров дело не доходило, и в нападении на монастырь из наших никто не участвовал. И тем не менее на святого Бонифация к нам в деревню прискакал целый отряд рыцарей, габсбургских солдат в тяжёлых доспехах, страх пробирает от одного их вида. Командир их кричал: вы все, мол, еретики, бунтовщики против герцога, но теперь вы будете наказаны, и другим деревням в земле Швица будет то же самое, одной деревне за другой. Потом он приказал своим людям поджечь крыши домов, а женщину, которая хотела преградить им путь, они просто затоптали. Копытами тяжёлого боевого коня.
Он закрыл лицо ладонями и всхлипнул.
Не все люди плачут одинаково, это я не раз замечал ещё на кладбище. У этого человека получалось так, как мы в детстве передразнивали какого-нибудь маленького плаксу.
– Вскоре все дома горели ярким пламенем, – продолжил он свой рассказ, – они же все были крыты деревянным гонтом или соломой, хватило бы одного факела на всю деревню. Солдаты согнали в кучу всех мужчин, мы сперва думали, что их уведут как арестованных, но потом командир внезапно отдал другой приказ и…
И он снова заплакал, закрыл лицо руками, а потом сказал очень тихим голосом:
– Они теперь убиты, все, все, все. Не только мужчины, но и мальчики,
– А ты сам? – спросил я.
– Мне повезло, – ответил он. – Если можно назвать этот ужас везением. Я в этот день уходил в лес набрать для моей жены ежевики, она её так любит, жена была беременна нашим третьим ребёнком, и её сильно тянуло на ягоды. Но поесть их ей так и не довелось, потому что рыцари… Я не могу выговорить, что они с ней сделали. Она не выжила.
– А твои дети?
– Убиты, – сказал он. – Оба мальчика убиты, и мне пришлось это увидеть. Я из лесу заметил дым и побежал со всех ног тушить. Потом услышал голоса солдат и спрятался. Деревья стоят вплотную к деревне, и я оттуда всё увидел. Пришлось увидеть. Сделать я ничего не мог, их было много, а я один. Когда солдаты потом ускакали, я хоронил мёртвых. Мою жену, моих детей, моих соседей, моих друзей. Всю деревню. Для каждого отдельная могила. Потом убежал в чём был. Я никогда не был богатым человеком, но теперь я самый бедный человек на земле.
– А почему пришёл именно сюда? – спросил я.
– Сперва я пошёл в Айнзидельн. Хотел рассказать аббату, какое страшное преступление было совершено, в конце концов, мы же все монастырские крестьяне, и я думал, он бы это непременно пресёк, если бы знал. Но оказалось, он знал и сострадания у него к нам было не больше, чем у камня. Он сказал, что это справедливое наказание за нападение на монастырь и всей долине будет то же самое. И когда они запирали за мной дверь, я слышал, как монахи смеялись.
После этого он, мол, решил ходить по деревням и предупреждать людей, потому что беда, постигшая его деревню, в любое время может случиться в любом другом месте. И он собирает деньги, чтобы на том месте, где стояли их дома, соорудить часовню. Тогда остаток своей жизни он проведёт в молитвах, молитвах и ещё раз в молитвах.
И он снова расплакался, даже громче прежнего, и мне стало так жаль его, что я решил отдать ему мой динарий. Монета всё ещё была зашита в подгибе моей тужурки, и я сказал ему подождать меня здесь, перед домом. Он ничего не ответил, а всё продолжал всхлипывать.
Я ушёл в дом и уже взял в руки тужурку, но тут Аннели сказала:
– Что ты собираешься сделать?
– Помочь бедному человеку хочу.
– Я тебе это запрещаю, – сказала она к моему удивлению.
– Он пережил страшное. Ты бы тоже для него всё сделала, если бы услышала его историю.
– Я её слышала, – сказала Аннели. – Не такие уж толстые здесь стены. Этот человек врёт тебе на чём свет стоит. Единственное, что ты можешь ему дать, это пинка под зад.
Семьдесят четвёртая глава, в которой ложь распространяется
На самом деле я не поверил Аннели, но всё же она меня насторожила, я стал подозрителен и, когда снова выходил, прихватил свою палку с инициалами святого Христофора. Я вознамерился не сразу отдать мужчине деньги, а сперва расспросить его в подробностях, но он не дождался меня, а сразу сбежал. Ведь звук проникает сквозь тонкую стену не только в одном направлении, и он, должно быть, услышал слова Аннели. Ещё с порога я увидел, как он убегает вверх по той же тропинке, по которой спустился, причём довольно шустро, а ведь склон был чем выше, тем круче. От хромоты не осталось и следа, так что он не вывихнул ступню, как я подумал раньше, просто заметил меня издали и решил прикинуться заодно и калечным, чтобы с самого начала разжалобить меня. И я попался на его хромоту.